Книга Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

Что-то тупо кололо под сердцем у Рокоссовского, и он не знал, что делать дальше — оставаться или уходить.

Валентина подошла к столу, развернула коробки, в которых оказалось около десятка платьев для девочки от пяти до десяти лет.

— Смотри, Надюша. — Она показывала дочке подарки. — Одно платье лучше другого, тебе нравится?

— Нет, они плохие. — Девочка продолжала смотреть недоверчиво, исподлобья на Рокоссовского.

Валентина незаметно для дочери взяла в столе плитку шоколада и протянула ее Рокоссовскому: мол, попробуй задобрить.

— Наденька, — сказал он, держа за спиной шоколад. — А я знаю, что ты больше всего на свете любишь?

— Нет, не знаешь.

— Хорошо, может я действительно не знаю, тогда ты мне сама скажи, что тебе больше всего нравится?

— Шоколадка, — сказала девочка.

— Правильно, я не ошибся, — улыбнулся он. — Получи свою любимую шоколадку.

— Спасибо, — улыбнулась она.

Рокоссовский покорно смотрел в глаза девочке, вымаливая хотя бы каплю ласки. Но Наденька оказалась с характером — она весь вечер вела себя с ним настороженно. Видимо, она не поверила тому, что причина плача матери заключалась в зубной боли.

Вскоре девочка уснула, и Рокоссовский мог вдоволь налюбоваться ее нежным и красивым личиком, ласковой детской усмешкой, которая, как ему показалось, очень похожа на его улыбку. Обе ее новые куклы «отдыхали» рядом.

— Валюша, нелегко тебе живется? — спросил Рокоссовский, когда они заканчивали пить чай.

— Не надо об этом, Костя. — Валентина глубоко вздохнула, окинула его грустным взглядом. — Теперь разговор этот ни к чему. У тебя есть законная жена, дочь, тебе только не хватало моих забот. Я работаю в военном госпитале, зарплата у меня по нынешним временам приличная. Каждый месяц получаем помощь от тебя. Спасибо, что помнишь о нас, не забываешь.

— Да вот все как-то не так. Я давно собирался…

— Нет, нет, Костя, ты не беспокойся, — перебила его она. — Мы живем нормально. Ты не думай… — У Валентины на глаза навернулись слезы. — Ты меня извини.

Рокоссовский пристально посмотрел на Круглову и опустил голову.

— Извини, это пройдет, — говорила она, вытирая платком глаза. — У всех женщин глаза на мокром месте.

Рокоссовский глянул на часы.

— Валюша, мне пора.

Они вышли из-за стола. Валентина взяла под руку маршала и подвела его к выходу. Она помогла ему надеть плащ и подняла на него потемневшие глаза. Побледневшее лицо и напряженный излом бровей выдавали ее сильное душевное волнение. Видно было, что она борется с собой, чтобы не разрыдаться.

Они с минуту стояли молча и смотрели друг на друга.

— Береги нашу малышку, — ласково произнес Рокоссовский. — Я буду вам звонить.

— До свидания, — Валентина резко отняла руку. Он нагнулся, поцеловал ее в щеку и вышел. Накрапывал дождь. Он прошел через густую тьму, покрывшую двор, и на освещенной тусклыми фонарями улице сел в машину.

3

На следующий день после приема дачи Рокоссовский объявил, что есть возможность поехать в санаторий в Сочи и что он настроен воспользоваться этим случаем. Юлия Петровна, словно догадываясь о его душевном надломе, отказалась ехать с ним в Сочи под видом занятости — у дочери большая нагрузка в институте и ей надо облегчить домашние заботы.

Рокоссовский для приличия пожал плечами, развел руками, но уговаривать жену не стал. О если бы знали его домашние, как ему хотелось теперь побыть одному! Вроде бы летел домой на крыльях, а встретился с Валентиной и Наденькой, и к семье появилось стойкое равнодушие. Он будто очнулся от тяжелого сна, открыл глаза и увидел, что его словно подменили. Ему даже стало стыдно глядеть в глаза жене, дочери, не хотелось приходить домой.

Тайный голос говорил ему, что отдых, морской климат, плавание, общение с новыми людьми вернут его в семью и он вновь будет по-прежнему счастлив.

Не прошло и пяти суток, как он уже был в Сочи, в двухместном номере санатория. Разложив свои вещи по шкафам и тумбочкам, он вышел на балкон.

Второй месяц осени подходил к концу, а здесь, в Сочи, продолжался бархатный сезон. Он с содроганием вспоминал промозглую московскую осень с ее черными тучами, сумрачными влажными днями и восторженно смотрел на бирюзовое теплое небо, на раскаленный шар солнца, полыхавший над самым морским горизонтом. Яркие лучи заходящего светила, отражаясь от поверхности воды, заливали кипящими искрами длинный шлейф морского пути от самого горизонта до зеленого мыса, раскинувшегося у подножия санатория.

Отсюда, с высоты, море выглядело огромным и синим, словно поле, густо засеянное льном и васильками.

Поужинав, Рокоссовский вышел во двор санатория. Отдыхающие неторопливо гуляли по дорожкам среди пальм, тропических вечнозеленых деревьев и украдкой бросали на него взгляды — то ли любуясь его высокой стройной фигурой, затянутой в белый, спортивного покроя костюм, то ли узнавая в нем маршала Рокоссовского.

Чтобы не мозолить людям глаза, он вышел за ворота и поднялся на каменистую площадку, с которой город и море были видны как на ладони. В распадках, на склонах гор мигали огни санаториев и домов отдыха. Ему казалось, что весь берег покрыт громадными шатрами, от которых гирляндами спускаются огни к морю, затопленному густой теменью. Где-то далеко вспыхивал огоньками маяк да на рейде загадочными звездами светились корабли. Мощные репродукторы разносили веселую беспечную музыку.

Он представил себе, как отдыхают семейные пары, радуются жизни, праздничные застолья, женские возгласы, смех, звон фужеров, песни…

Уже поздно вечером он шел к себе в номер, прислушивался к своим шагам, к голосам влюбленных, хрусту гальки под ногами и приходил к неутешительному выводу: этот отдых не принесет ему желанного облегчения.

Он зашел в номер, принял душ, а спать не хотелось. Он открыл холодильник, взял бутылку боржоми. Шипучая струя заиграла на дне стакана и, пока он пил, приятно щекотала горло.

Рокоссовский вновь вышел на балкон. Из тишины ночи едва доносился шорох прибоя. Он думал о разных событиях, о своих делах в группе войск, но этих размышлений хватило ненадолго… «Невозможно уйти от самого себя, — подумал он. — Все то, что с тобой происходит, не вылечить ни лекарствами, ни самовнушением. Вновь обрести семью ты сможешь только тогда, когда между женой и тобой произойдет разговор начистоту. Чем дольше я буду скрывать от нее правду, тем глубже будет становиться пропасть между нами».

Он начал вспоминать, как он сухо попрощался с женой, когда уезжал в санаторий. Ему показалось, что Юлия Петровна вела себя не так, как обычно, избегала его взгляда и вроде бы хотела что-то сказать на прощание, но передумала и, сдерживая слезы, отвернулась.

Он зашел в номер, закурил и уставился на телефонный аппарат. Теперь он был во власти одного желания — немедленно переговорить с женой и рассказать ей все. Какое жена примет решение, так и будет, но дальше играть с ней в прятки он не в силах. Что бы ни случилось, но он должен освободиться от этой непосильной душевной ноши.