Книга Этюды о природе человека - Илья Мечников

«Это расстраивало его здоровье, – говорит он Эккерману (18 января 1827 г.), – и вредило его творчеству».

«Этому приписываю я те недостатки, в которых укоряют его критики».

В другом разговоре (п марта 1828 г.) Гёте утверждал, что произведения, написанные под влиянием вина, носят ненормальный, вымученный характер и что поэтому надо избегать его.

Главным стимулом гениальности Гёте была любовь. Всем известны любовные истории, переполняющие его биографию. Многих они возмущали, другие искали им оправдания. Указывали на потребность его делиться своими чувствами и искать симпатии других; утверждали также, что его влечение к женщинам было простым проявлением чисто художественного чувства, не имеющего ничего общего с настоящей любовью.

В действительности художественный гений, да и гений вообще, очень тесно связан с половым отправлением. Я считаю вполне справедливым высказанное Мебиусом[479] мнение, по которому «художественные склонности, по всей вероятности, не что иное, как вторичные половые признаки».

Подобно тому как борода и другие физические особенности мужчины развились как средства прельщения женского пола, так точно мускульная сила, звучный голос и многие другие способности объясняются требованиями любовных сношений.

В первобытных условиях нередко женщина работает больше мужчины; превосходство сил последнего служит ему главным образом для борьбы с другими мужчинами преимущественно из-за обладания женщиной.

Бойцу приятно, чтобы любимая женщина видела его победу; оратор красноречивее в присутствии особенно симпатичной ему женщины; любовь возбуждает певца и поэта, и поэтический гений, несомненно, тесно связан с половым чувством.

Оскопление действует подавляющим образом: подвергнутые ему животные хотя и остаются работоспособными, но изменяются в характере и теряют боевой темперамент. Устранение половой функции точно так же значительно умаляет гений человека. Из многочисленных скопцов один лишь Абеляр был поэтом. Но он подвергся оскоплению только в 40 лет, и после этого несчастья он перестал сочинять стихи.

Среди скопцов часто встречаются певцы. Но они – простые исполнители, и искусство их не имеет ничего общего с творчеством. Приводят примеры нескольких музыкальных композиторов среди скопцов; однако талант их был лишь второстепенный, и они давно забыты. Раннее оскопление гораздо больше позднего имеет влияние на гений и вторичные половые признаки.

Становясь на естественно-историческую точку зрения, мы никоим образом не можем согласиться ни с моралистами, порицающими Гёте за то, что он часто влюблялся, ни с его защитниками, то отрицающими факты, то объясняющими их помимо половой любви.

Приведенные выше выписки из «Римских элегий» достаточно указывают на характер его любви. Часто в пример идеальной любви Гёте приводят чувства его к г-же фон Штейн. Между тем некоторые письма к ней, в которых Гёте говорит ей «ты», «несомненно, имеют эротический характер» (Мебиус, т. II, стр. 89).

Гёте излил свою любовь к Минне Герндиб (вдохновившей его на роман «Сродство душ») в такой непристойной эротической поэме, что она не могла даже быть напечатанной (Льюис, т. II, стр. 314).

Я особенно настаиваю на том факте, что Гёте до конца сохранил свой темперамент – и всех поражает мощь его поэтического гения, даже в последние годы жизни.

Часто осмеивали любовь Гёте к молоденькой Ульрике фон Леветцов, в которую он страстно влюбился в 74 года. А между тем эта страница его биографии заслуживает особенно серьезного внимания, как типичный пример старческой любви гениального человека.

Во время своего пребывания в Карлсбаде Гёте знакомится с хорошенькой 17-летней голубоглазой брюнеткой, пылкой, доброй и веселой. Первые два летних сезона проходят без всяких приключений. Но на третье лето, в Мариенбаде, Гёте страстно влюбляется в 19-летнюю Ульрику, в полном расцвете ее женской красоты.

Любовь эта возвращает ему молодость. Он проводит целые часы с девушкой и принимается танцевать, как юноша. «Охотно признаюсь, – пишет он своему сыну, – что давно не наслаждался таким здоровьем души и тела» (30 августа 1823 г.). Страсть Гёте принимает такой серьезный оборот, что друг его, великий герцог Саксен-Веймарский, просит для него руки Ульрики фон Леветцов. Ее мать дает сначала уклончивый ответ, дело затягивается, и в конце концов Гёте получает отказ. В своей семье он также встречает энергичный отпор своим брачным проектам.

Все эти неудачи так потрясают старого поэта, что он заболевает. У него делаются боли в сердечной области, и он чувствует сильную нравственную подавленность. Он жалуется Эккерману, что «ни за что не может взяться, не может приступить ни к какому делу и что ум его стал бессильным».

«Я не могу более работать, – говорил он, – не могу читать, и даже думать удается мне только в счастливые минуты облегчения» (Эккерман, 16 ноября 1823 г.). По поводу такого состояния великого старика Эккерман добавляет следующее: «Его болезнь, по-видимому, носит не один физический характер. Кажется, что главная причина его болезни заключается в страстной любви, охватившей его в этом году в Мариенбаде, к молодой женщине, – любви, с которой он борется в настоящее время» (17 ноября 1823 г.).

Как и в прежних кризисах, Гёте искал утешения в поэзии и любви.

Уже в экипаже, покидая Мариенбад, он приступает к сочинению стихов, отличающихся необыкновенной для старика мощью и страстью.

И в самом деле, его «Мариенбадская элегия» должна быть признана одним из его лучших поэтических произведений.

Следующие выписки дают понятие о его тогдашнем душевном состоянии:

Неудержимая страсть влечет меня;Вечные слезы – вот мой удел!Теките же, лейтесь без конца!Но не затопить вам жгучего пламени!Уже кипит, уже разбито то сердце,В котором идет борьба на жизнь и смерть.Мир потерян для меня, и сам потерян тот,Кто когда-то был богов любимцем.Они дали мне Пандору, богатую сокровищами.Соблазнами опасными богатую;Они опьянили меня щедрыми поцелуями ее губ;Они вырывают меня из ее объятий и смертью поражают!

Гёте некоторое время скрывал эту элегию, как святыню, но впоследствии решился передать ее Эккерману.

Однако поэтическое творчество только временно успокоило его тяжелое горе. Природа его требовала другого, более действительного утешения.

Уже через несколько недель после разрыва он горько жалуется на отсутствие графини Юлии фон Эглофштейн, необходимой ему. «Она совершенно не понимает, что берет у меня и чего лишает меня, она не знает, как я люблю ее и как занята ею моя душа». «Некоторое возмещение находит Гёте в посещениях г-жи Шимановской, которой он восхищается не только как большой артисткой, но и как красивой женщиной» (Эккерман, 3 ноября 1823 г.). «Я глубоко благодарен этой прелестной женщине, – говорит он, – потому что своей красотой, мягкостью и искусством она успокоила мое ретивое сердце» (Боде, стр. 131).