Книга Этюды о природе человека - Илья Мечников

Эти возвраты пессимизма были, однако, непродолжительны и гораздо слабее прежних.

Большею частью он ощущал радость жизни, и «чувство жизни» проявлялось у него, между прочим, в страхе смерти.

Едва перейдя за тридцать лет, он уже принимает меры на случай смерти. Он пишет Лафатеру: «Мне некогда терять времени; я уже не молод, и судьба, быть может, скорее пресечет мою жизнь». Всюду сквозит его желание жить и печаль от приближения смерти.

В этот период, несколько дней после наступления своей тридцать первой годовщины, будучи на вершине Гикельчана, написал он на стене охотничьего домика знаменитое – одно из лучших – свое стихотворение, заканчивающееся словами: «Подожди немного – отдохнешь и ты».

Наступивший у него в тридцать семь лет кризис под влиянием разрыва с г-жой фон Штейн, а может быть, и в связи с мозговым переутомлением, разрешается внезапным отъездом из Веймара и долгим путешествием по Италии. Здесь он вновь оживает; все его интересует: археология, искусство, природа. Он вновь становится жизнерадостным и в объятиях хорошенькой голубоглазой миланской девушки Магдалины Риджи утешается в потерянной любви ученой дамы.

Эта девушка, как и Шарлотта, была помолвлена с другим. Но это не вызывало более прежних страданий. Даже после разрыва девушки с женихом Гёте не решается жениться на ней и окончательно покидает ее. Он вступает в связь с другой итальянкой, Фаустиной, с которой сошелся во время последнего пребывания в Риме. Любовь эта – гораздо менее идеальная и сложная, чем та, которую он питал к госпоже фон Штейн. Он описал ее в «Римских элегиях», ярко освещающих темперамент великого поэта.

Всего характернее следующие отрывки.

Радостно здесь вдохновлен я; на этой классической почвеНынешний век и минувший понятнее мне говорят.Здесь я у древних учусь и, что день, с наслаждением новымТщательно лист за листом разбираю творения их.Но по ночам бог любви занимает пришельца иначе:Пусть вполовину я буду учен, зато счастлив вдвойне!И не учусь ли я также, когда, по изящному стануТихо спускаясь рукою, исследую чудные формыГруди возлюбленной? Только тогда постигаю, как должно,Мрамор, сличаю и мыслю, гляжу осязающим глазом,Зрящей рукой осязаю…Часто стихи я слагаю, оставаясь в объятиях ее,Звучные меры гекзаметра пальцами тихо считаяНа обнаженном плече. Горячо она дышит в дремоте,И глубоко проникает мне сладость дыхания в грудь.

Во время своего пребывания в Италии Гёте достигает окончательной зрелости. Вот что говорит об этом столь важном периоде его жизни его биограф Белыповский: «Путешествие в Италию сделало его новым человеком. Болезненные черты и нервность исчезли. Меланхолия, под влиянием которой он часто думал о преждевременной смерти и предпочитал ее своей предшествовавшей жизни, уступила место ненарушимому спокойствию и жизнерадостности. Прежняя сосредоточенность и мрачность, наводившие его на серьезные размышления даже среди шумного света, уступили место детской веселости» (т. 1, стр. 42). «С этого времени он совершает полный таинственности для большинства людей жизненный путь с завидным спокойствием».

Гёте становится тем «невозмутимым олимпийцем, который внушил такое почитание потомству, в то время как многие современники не узнавали в нем прежнего преданного и отзывчивого человека» (id., стр. 417). Этот оптимистический период наступил у Гёте, когда ему было около 40 лет.

«Идея о загробной жизни в течение долгого времени составляла одну из главных основ различных философских учений, цель которых была решить задачу смерти».

II

Период оптимизма у Гёте. – Образ его жизни в этом периоде. – Роль любви в творчестве. – Артистические наклонности относятся к категории вторичных половых признаков. – Старческая любовь Гёте. – Соотношение между гением и половой деятельностью

Не сразу установилось нравственное равновесие великого писателя.

Он пережил еще несколько кратковременных возвратов пессимизма и только затем стал настолько цельным и гармоничным человеком, насколько это было возможно при условиях его существования. Он достиг спокойно величавой старости и оставался неутомимо деятельным до самой смерти, наступившей после 80 лет. Как было сказано, «чувство жизни» развилось у Гёте довольно рано. Ставши оптимистом, он ощущал радость жизни и желал, чтобы последняя протекала так же хорошо как можно долее. Уже в старости высказывает он мысль, что «жизнь напоминает книги Сибиллы, и мы все более и более дорожим ею по мере приближения к смерти»[476]. В нем произошла перемена, составляющая правило при нормальном развитии человеческой природы. А между тем условия его существования были далеко не совершенны. Здоровье его вовсе не было безукоризненно. В молодости у него было сильное кровохарканье, по всей вероятности туберкулезного происхождения; в течение всей жизни он часто хворал; у него были подагра, почечные колики, кишечные болезни и т. д.

Он не следовал правилам строгой гигиены. Будучи родом из местности, где производят много вина, он с юности употреблял его в количестве, несомненно вредном для здоровья. Он сам обратил на это внимание, и после 31 года у него уже начало пробуждаться «чувство жизни», вопрос этот стал серьезно занимать его. «Я был бы очень счастлив, если бы мог воздержаться от вина», – пишет он в своем дневнике. Через несколько дней он пишет в нем же: «Я более почти не пью вина». Но у него не хватает силы воли для дальнейшего воздержания; через несколько месяцев после своего решения у него делается сильное кровотечение из носа, которое он приписывает, между прочим, «нескольким стаканам вина»[477]. Он не переставал пить вино до конца жизни и даже в старости злоупотреблял им.

Вольф, обедавший с ним в Веймаре, когда Гёте было уже 79 лет, удивляется его аппетиту и количеству выпиваемого им вина. «Он, между прочим, съел огромную порцию гуся и выпил при этом целую бутылку красного вина»[478].

Эккерман тоже часто упоминал о вине в своих интереснейших рассказах о последнем десятилетии великого писателя.

Гёте пользовался всяким предлогом, чтобы выпить – то по поводу гостей, то по поводу присылки друзьями хорошего вина и т. д.

Мебиус утверждает, что он выпивает от одной до двух бутылок вина в день.

«Любовь к жизни всего сильнее тогда, когда лучшая часть ее пройдена»

А между тем он всегда был убежден, что вино вредно для умственного труда. Он замечал, что друг его Шиллер всегда достигал дурных результатов, когда пил более обыкновенного для подкрепления сил и возбуждения литературной производительности.