Книга Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

— А велика ли ваша свита? — спросил он, быстро пересчитывая нас про себя. — Передай брату Уильяму, что надо будет устроить на ночлег еще девятерых, — просипел он, обращаясь к брату Ястребу, и снова повернулся к нам. — Все будет готово к концу торжественной мессы. А пока, о высокие лорды, вы можете отдохнуть в дормитории.

Отдуваясь и переваливаясь с боку на бок, он выплыл в длинную каменную галерею, усеянную грязными пятнами, следами протечек и обломками кирпичей. С дребезжащим звуком вдали хлопнула на разболтанных петлях покоробленная, источенная червями дверь. Настоятель грубым пинком распахнул ее. За ней обнаружилось похожее на тюремную камеру помещение с разбросанными по полу тюфяками. На них похрапывало множество братьев.

— Уж не чума ли тут у вас? — встревожился я.

— Нет, — сказал Кромвель. — Просто греховная леность. Покайтесь, приор Ричард. Ваши монахи полжизни валяются в постелях. Пьяные!

Он подошел к ближайшей подстилке и пнул лежавшего на ней человека. Издав недовольный стон, тот приподнялся.

Я ужаснулся. На нас мутным взглядом уставилась небритая, покрытая болячками физиономия. Пахнуло винным перегаром. Рядом зашевелился еще кто-то. Похоже, женщина.

— Разве я не говорил вам, ваша милость, о подобных безобразиях? — кротко промолвил Кромвель.

Я развернулся и схватил приора за грудки.

— Грязная скотина! Так-то вы почитаете Господа!

— Они больны, — угодливо пролепетал настоятель. — Мне не хотелось тревожить вас…

— Тогда поместите их в лазарет!

— Лазарет полон, ваша милость.

Он словно подначивал меня: «Попробуйте доказать иное».

— А кто пустил сюда женщину? — грозно спросил я.

Мои спутники расхохотались.

— Это моя племянница, — пояснил приор, покровительственно, прямо-таки по-родственному приобнимая ее.

— Тогда, пожалуй, она совратила дядюшку с пути истинного.

Я взглянул на нее. Она была почти ребенком. Подумать только, и ей приходилось ублажать этих похотливых скотов!

«Больные» начали шевелиться. Из них добрая половина страдали ожирением. Я видел вокруг обрюзгшие лица со свиными, ничего не выражающими глазками. Стояла отвратительная вонь. Один монах, вывернув на пол содержимое своего желудка, повернулся на другой бок и опять спокойно уснул.

К нему метнулся пронырливый, крысиного вида мальчонка и принялся суетливо убирать блевотину.

— Человек не может жить в подобных условиях, — брезгливо произнес я. — Мы устроимся на ночлег в другом месте.

— У нас нет других помещений, — заявил настоятель.

— А как же ваши покои?

— Сомневаюсь, ваша милость, что вам они понравятся, — сказал Кромвель, — если они хоть в какой-то мере отражают пристрастия владельца.

— Сам он проведет ночь в подвластном ему дормитории, — распорядился я, — среди его же монахов. Интересно, давно ли вы, мошенник, заглядывали сюда?

Не дожидаясь ответа, я вышел из этой клоаки и направился в юго-восточный угол монастырского двора, где, по моим предположениям, должно было находиться настоятельское жилье.

Толстяк с потрясающей скоростью понесся в ту же сторону, стараясь опередить меня.

— Не спешите! — повелительно осадил я торопыгу. — Я запрещаю вам входить туда первым. Мне хочется посмотреть на ваши апартаменты в их обычном виде. Оставайтесь пока с моими людьми!

Услышав последнее распоряжение, мои сподвижники, и юные, и видавшие виды, мгновенно окружили приора, взяв его в заложники. Я решительно подошел к двери и распахнул ее.

Моему взору предстало подобие восточного чертога удовольствий — такое можно было сотворить только в полном бреду. Пол, устланный подушками, стены и потолок, задрапированные дешевыми, ярко раскрашенными полотнищами, перины и кушетки вместо кресел и кроватей, разноцветные корзины… Даже сильный запах ладана не заглушал зловоние разврата.

Я разразился хохотом. Что за жалкое и смехотворное зрелище!

В одном углу темнели кованые сундуки. Открывая их, я ожидал увидеть поддельные украшения, такие же несуразные, как эти султанские палаты. Но камни оказались настоящими. С изумлением я извлек огромный кроваво-красный рубин, который словно кичился своей неоспоримой ценностью. Рядом маслянисто поблескивал черный жемчуг характерного темно-серого оттенка.

— Где вы раздобыли сокровища? — спросил я настоятеля, с мрачным видом стоявшего в дверях под охраной Невилла и Болейна.

— Их… подарили нашему монастырю.

— Очевидно, с неподдельной верой в ваше благочестие? А вы, в свою очередь, дали обет неустанно и истово молиться о спасении душ дарителей?

— Да.

— Ну и как вы исполнили данное обещание? — Не дожидаясь, пока он придумает очередную увертку, я грозно продолжил: — Не трудитесь лжесвидетельствовать. Мы видим, как вы тут молитесь!

Интересно, что за трофеи хранятся в больших корзинах? Я откинул плетеную крышку.

— Не открывайте! — вскричал настоятель, пытаясь вырваться на свободу. — Не надо!

Гибкая темная лента стремительно вылетела из корзины. Я тут же опустил крышку, но тварь мгновенно исчезла между подушками.

— Это мои питомцы. Они… они… — он помедлил, подыскивая убедительную причину, — отпугивают крыс.

— Болван! Об отсутствии крыс должны заботиться ваши монахи! — взревел я. — Уж не схожу ли я с ума? Или грежу? Неужели мы находимся в монастыре? Дормиторий полон похотливых пьяниц, в монастырских строениях и угодьях царит полный хаос, поскольку о благочестивых трудах и молитвах тут давно позабыли, а глава сего заведения осуществил школярскую мечту о любовном гнездышке и завел в нем домашних питомцев, которые шипят и ползают!

— Все это, ваша милость, отмечено в предоставленном вам отчете, — самодовольно прибавил Кромвель.

Настоятеля отпустили, и он стал шарить под подушками в поисках змеи.

— Катберт сбежал, — стонал он.

Мои придворные начали безудержно хохотать, повалившись на шелковые подушки.

— Вы можете придавить Катберта! Прошу вас, господа, не…

— Еще и Катберт![80]— воскликнул я. — Значит, вы назвали змею в честь святого? Воистину, уж за одно это вы достойны осуждения.

Мои спутники, похоже, были в восторге от мнимого гарема. Я оставил их там поразвлечься в ожидании ужина — пусть гоняются за Катбертом, если он еще не улизнул из покоев, — а сам вышел во двор и решительно направился в ту сторону, где обычно размещались уединенные монашеские кельи. Вдруг я найду хоть какой-то проблеск веры, чудом уцелевший в падшей обители.