Книга Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма - Коллектив авторов -- История

уплатить и исчезает. Все в порядке.

В тот же день нас посадили в вагоны и перевезли на станцию Хадым-Киой, в лагерь Саншак-Тепе, где раньше помещались военнопленные. Теперь мы сидим в бараках, где насквозь пронизывает ветром, без копейки денег, так как найти какую-либо работу в окрестных деревнях почти невозможно. За один хлеб (25 пиастров) вы должны целый день копать землю, ночевать в овечьем сарае, ибо турки, боясь за верность своих жен или по религиозным правилам, отказываются пускать ночевать в дома. Но и эту работу достают с риском быть арестованным охраняющими нас конными марокканцами, причем не исключена возможность того, что к вам воспылает страстью один из черномазых конвоиров, почти сплошь педерастов. И продать нечего. Револьвер украли еще в Крыму, а бинокль здесь, чуть не из-под головы. Не отдашь же за хлеб одну из двух единственных рубашек!

Паек наш такой: за сутки 120–150 граммов конского мяса, столовая ложка сахара, 10 граммов кокосового масла, немного зелени, на заварку чая и 4 фунта белого хлеба на 5 человек. Конечно, живем впроголодь. Все время мечтаем о еде. Вестовых нет. Пищу готовим сами, а потому целый день ходим в поисках дров или смолистого кустарника, да за водой на речку версты полторы. Постепенно, конечно, устраиваемся. Иные вырыли землянки, а мы устроили в углу барака, на высоте 2,5 метров, нары, обтянули их палатками, и получилось нечто вроде комнаты, только влазить нужно, как на дерево.

Я назначен начальником рабочей команды нашего дивизиона, доставляющей со станции продукты в лагерь на вагонетках. За это (везти версты две в гору) мы получаем около фунта хлеба на человека, который я приношу в нашу коммуну из 4-х офицеров нашей батареи (2-я и 3-я сведены в одну вторую) и 3-х офицеров 4-й батареи (с 5-й составляют 3-ю). Иной раз выпросишь что-нибудь у сытого интенданта. Так и живем в ожидании лучших дней.

Вести из Константинополя до нас доходят редко, французы же или не знают сами, или не хотят говорить. Знаем одно: нас армией не признают, считают военными беженцами. Жалованья, конечно, не собираются платить, но и не отпускают на все стороны. Уезжать разрешено лишь получившим 3-ю и 4-ю категории и людям старше 48 лет. Остальные должны жить в лагерях. Строй сохраняется прежний. 1-я и 2-я дивизии сведены в одну (1-ю) под командой генерала Калинина{262}, 3-я дивизия переименована во 2-ю под командой генерала Гусельщикова, стоит в 10 километрах от нас в деревне Чиленгир. Корпусом командует генерал Абрамов. Хотел к нам приехать генерал Врангель, но его не пустили. Корпус генерала Кутепова стоит в Галлиполи, а кубанцы — на острове Лемносе. Вероятно, нас хотят использовать не как рабочую силу, но определенного ничего не известно. Турки относятся разно. Иногда приветливо, иногда сдержанно, но все ругают французов, и если вы хотите заслужить расположение турка, заговорите с ним по-немецки. Сразу станет приветлив и услужлив. Но бывает и так, что наши казаки, ушедши в деревню в поисках работы, возвращаются раздетые.

Только что мы немного устроились, как от французского командования пришло приказание Донкорпусу переехать на остров Лемнос. Это нас как громом поразило. Среди казаков пошли разговоры об отсутствии на острове воды, о «черваках», впивающихся в тело, чуть ли не о крокодилах, и большинство отказалось подчиниться и ехать на остров Лемнос. Долго шли переговоры, и наконец был назначен день погрузки (30 декабря ст. ст.) и поданы эшелоны на станцию Хадым-Киой. Часть пошла без протеста, а Калединовский полк уперся, и французам пришлось применить вооруженную силу. Но первый же взвод французов, несмотря на стрельбу, был избит кулаками и в панике бежал. В результате пришлось подчиниться силе и исполнить приказание (двое раненых). Несомненно, что среди нас есть провокаторы, смущающие казаков разными слухами о «черваках» и т. п. чепухе. В запертых вагонах 30-го ночью приехали в Константинополь и немедленно погрузились на пароход «Дон». Два дня стояли на рейде, ожидая, пока французы силой водворят непокорных на пароход. Сутки шли до напугавшего нас острова. Проходя мимо того места Дарданелл, где во время атаки затонуло много союзнических судов, все находившиеся на борту французы построились на палубе и отдали честь погибшим. 15 января по новому стилю вошли в залив у города Мудроса.

Вот, наконец, та полутюрьма, куда нас так упорно тащили французы и от которой до последних дней отбивались мы. Довольно унылый на вид греческий остров, почти лишенные растительности горы, несколько деревень, приютившихся в тех местах, где земля пригодна для обработки, и два городка: Мудрое с 4 тысячами жителей и Кастро с 20-ю тысячами жителей. Наш лагерь расположен в двух верстах от города Мудроса (вход в который нам, конечно, запрещен), на крутом склоне горы у берега залива. Живем в палатках по 4 офицера или по 12 казаков в каждой.

Палатки (Мараби) одинарные; намостили сухой травы на землю — это кровати. Посередине печка. А на дворе иногда и снежок перепадает, правда, сейчас же тает. Выдали каждому по одеялу, сидим мы и в буквальном смысле ждем у моря погоды. Слухи самые разнообразные. То говорят, что союзники решили воевать с Совдепией, и мы тогда, конечно, нужны будем. То говорят, что Советы признаны Европой как законное правительство России. Наконец, начинают появляться какие-то нелепые приказы французского командования о составлении списков желающих вернуться в советскую Россию. Наше начальство их отменяет и, в свою очередь, издает приказы составить списки. Формирует части, на командные должности назначаются офицеры. Идет игра в солдатики. Публика окончательно сбита с толку и не знает, что ей делать. Один несчастный сошел с ума, все время твердит: «Домой», а сегодня (9 февраля), увидав пароход, вошел одетый в море и с полчаса бродил по горло в воде. А погода холодная, в шинели мерзнешь. Едва вызвали его на берег. Да и не удивительно. Что делается в голове у казака, который в 1919 году поднимал на Дону восстание, в Новороссийске не мог погрузиться на пароход, остался у красных, снова перешел в Крыму к нам для того, чтобы через несколько недель попасть на остров Аемнос.

Выход. Записался во французский Иностранный легион.

17 февраля. Скучно протекает наша жизнь. Сидим на своей горе, изредка ходим версты за три разбирать на дрова постройки, оставшиеся от англичан. (На Аемносе была главная