Книга Броня Молчания - Владимир Осипцов

знаем ни куда, ни зачем, пока плана диверсии нет. Да и сама понимаешь, о диверсии-то я ему ни за что говорить не буду.

Колдунья огляделась, и, произнеся какую-то неизвестную мантру, окружила из полем защиты от прослушивания:

— Всегда забываю… Ты хоть понимаешь, что сказать-то ему, в конце концов, придётся⁈

— Зачем⁈ Пусть это будет нашим секретом. Пусть думает, что…

— Милочка! Это ж война, а не беременность! (принцесса вздрогнула) Я не говорю о том, что неизвестно как всё повернется — и что понадобится, сама ведь можешь погибнуть, и никто не узнает! А на тебе — вся армия!

— Ну и пусть! — набычилась принцесса: — Главное, чтобы Цитадель была взята!

— Дурочка! — перебила её волшебница: — Да зная, что ты там, он хоть приказа об отступлении давать не будет, может только за счёт этого и победите… Он ведь такой — не получается что-то в одном месте, делает вид что это не было и нужно и старается забыть!

Девушки вдруг странно поглядели друг на друга. Злата не выдержала взгляда первой, и, прикрыв огромные золотые глаза тяжелыми веками, предложила:

— Давай так: я скажу ему… я скажу ему, когда вы что-то там взорвёте. Только тогда. Ну, а если вернётесь ни с чем — всё останется между нами…

— Знаешь, мне пора,- очень резко и холодно прервала её дочь императора, повернулась кругом, ударом когтей разорвала волшебную завесу, расправила крылья и обиженно взлетела, не расслышав сзади тихого: «Удачи»…

Она, конечно, не разозлилась, ну прямо, что это за намёки про беременность, что он мол, «из-за неё отступать не будет»… Может?.. Нет! Нельзя так и думать, иначе появляется страшное желание опять стать глупой и беспомощной дворцовой бабочкой, а не вскормленной на крови волчицей, которая сейчас нужна Тардешу…

…И вновь принцессу закололи нехорошие подозрения относительно подруги — ведь все говорят, что Злата — невероятно талантливый телепат и обманщица — так может её собственная блокировка ничего не значит для колдуньи⁈ Ну, нет, конечно, она сильно обиделась на неё сегодня, но это ещё не повод приписывать ей все смертные грехи… Или всё-таки⁈ Ну, в конце концов, Злата как женщина ведь намного опытнее младшей из принцесс, умеет и догадываться. А у неё, наверное, всё на лице написано — чем подруг подозревать, лучше за собой следить надо!..

Старый друг

…Лагерь ракшасов освещали лишь редкие, почти не дающие света костры и факела. После залитого светом ламп посёлка легионеров контраст был разительный. У янычар ещё не закончился вечерний намаз, сейчас не то, что садиться — пролетать над головами молящихся было бы святотатством, поэтому, набрав в крылья побольше ветра, Кадомацу сместилась в сторону, и села на плацу в соседнем лагере башибузуков.

Она немного побравировала, заходя по ветру со сложенными крыльями (приём «Ладонь ветра»). Сакагучи, очень недовольный, не сумел повторить этот маневр, и приземлился на встречном курсе, жестко упав на одно колено почти у её ног.

Демонесса, подав знак тишины, огляделась — как всё было поразительно знакомо! Эти латанные-перелатанные, по-ракшасски нестиранные палатки, походная печь с трубой, заклёпанная тремя заклёпками — опять они её паклей заткнули, а не тарелкою! — тренировочное колесо со сломанной нижней дубиною, исколотая мишень, чучела, которые давно надо было выкинуть:

— Мне показалось, или как⁈ — всё ещё оглядываясь, спросила она у молчаливого Сакагучи.

— Вы правы, госпожа. 26-й элитный полк Кызылкумской дивизии, — ответил тот, указав на надписи на флагах.

Она подняла на него светящиеся зеленью глаза:

— (пауза) Я бы пошла, проведала знакомых…

Телохранитель ничего не ответил — на то он и телохранитель.

…И первым, кого они встретили, был, конечно же, Хасан! — теперь сотник, щеголяющий в малиновых цветах и ярко-алых шароварах, высокой шапке, безрукавке уже не на голое тело, а с чёрной рубахой. Ну и, разумеется, в феноменально контрастирующем с этим алым великолепием зелёном халате, надетом в один рукав и подпоясанным фиолетовым кушаком. Он шел, держась одной рукой за лямку мушкета, а другой — размахивая офицерским протазаном, как землемером, и не стесняясь тишины засыпающего после молитвы правоверного лагеря, громко ругался, словно беседуя с невидимым соперником:

— Привет, Хасан!

— … А я что тебе говорил⁈ Ты только ещё поспорь с сот… А, привет, Яван!.. с сотником! Знаешь, тут на войне такие долго не живут, а у меня в сотне… — тут он резко затормозил пятками и протазаном, уже пролетев с разгону шагов пять, развернулся и воскликнул:

— Эмир-ханум! Ой, а я вас «Яваном» назвал…

— Ты её и «эмиром» назвал, — «навел порядок» бдительный блюститель приличий господин Сакагучи.

— Ничего, тебе можно. И почему на «вы»⁈

Бывший золотарь подумал:

— Не знаю. Ты к нам⁈

— Да нет, летела к Арслан-аге, села, смотрю — у вас.

— А… ну нас к янычарам поближе поставили — учат стрелять. Будем не просто дураками, а дураками с ружьями!

— А, ну это я предложила. Вам бы вообще автоматы раздать, а то толку на войне этой с вас — как с собаки молока.

— Ну… автоматы бы неплохо, ну они же не под наши руки! — он показал ракшасские лапы с хватательными средними и безымянными, а не большим, как у большинства других рас пальцами: — До спускового крючка доставать неудобно…

— Можно переделать же. Хотел бы автомат?

— Ну… себе-то может быть и хотел бы… но вот всем башибузукам… Дурная идея, ханум. У нас ведь не только бедняки и обиженные жизнью — у нас ведь и настоящие придурки, и конченные уроды есть! Им и копьё-то давать не очень умная идея, а уж автомат…

— Похоже, офицерская должность подорвала твою веру в боевое товарищество…

— Ну… товарищество — это конечно неплохо… но вот когда всем этим надо командовать и гнать под пули или спасать их задницы, поневоле теряешь веру в то, что у них в головах вообще-то есть.

— Знакомо…

— Ну вот. Ну, сотню-то нашу знаешь… Сейчас дали молодёжь — как дядя Теймур, учу всех. Меня даже прозвали «Хасан-ата»! Вот чего я никак не представляю — неужели мы такими же тупыми были, а⁈ Говорю же: «первый-второй, рассчитайсь!», а они: «первый-какой⁈»…

Принцесса рассмеялась и спросила:

— А другие? А Али Язид⁈

— О, Али-Язид — это Али Язид! Посмотришь на него — так смешно становится — как