отец мой подзывал его к галерее своего дома, где он сиживал по вечерам, и заставлял Терентьича рассказывать. Главный интерес его рассказа был в его манере рассказывать, потому-что сказки были все известные, кроме отдельных анекдотов, которые он приводил всегда кстати. Например, когда речь доходила до мужика, солдата, дьячка, и тому подобных лиц, рассказчик почти всегда делал небольшое вступление, в роде следующего: «Солдат. А что такое солдат? человек божий и пр. Шла партия солдат по деревне, и досталось одному солдату на квартиру к старой старухе, такой корге, что и ведьмы пугались ее. Солдат вошел к ней в избу, по христиански помолился, по русски поклонился, и честовал хозяйку добрым словом: «Здравствуй, бабушка-старушка, рада не рада гостю, а дай что-нибудь порвать!» — «Да что же тебе порвать, родимый мой?» — отвечает старуха, будто и не домекает, что он голоден. — «Была где-то веревка старая, да и ту ребятишки утащили». — «Ну, так нет ли у тебя чего поклевать?» сказал солдат. — «Да что же, родимый поклевать? Овса, либо круп я не сею, а с неба они не сыплются». — «Ну, так нет ли у тебя чего-нибудь поесть?» сказал солдат уж напрямки. — «И, родимый, — отвечает старуха — я и сама третий день сухую ложку лижу, да тем и сыта». — «Ну, нет ли у тебя молочка, хлебца, курочки?» — «Нету, родимый, и сама давно их не видывала». — «Постой же ты, старая ведьма, думает про себя солдат: «Научу я тебя царских слуг кормить — вдесетеро поплатишься. — Так и сварить у тебя нечего?» — «Ничего нет, родимый!» — «Ну, а вот под лавкой топор лежит». — «Да что ж топор! ведь его не укусишь, родимый!» — «Твоими зубами не укусишь, а наше дело солдатское. Я из него похлебку себе сварю, да с похлебкой и съем». — Старуха ухмылилась: «Посмотрела бы, как ты станешь топор грызть». — «Разварю, да и съем». — Старуха уж просто-запросто засмеялась. — «Пожалуй, вари топор, а коли разваришь, так и кушай на здоровье». — «Ну, спасибо и зато, бабушка. Пойду же наберу хворосту, да разведу огонь, а ты приготовь воды в чугунке». Служивый-то смекнул, что топор широкий, новенький, верно больше рубля стоит. Вот он вышел из избы, подозвал товарища, и говорит: «Слушай меня: как увидишь, что из трубы в квартире моей сильный дым пойдет, подбеги к окошку, застучи, да и зови: сбор, дескать, в поход! А уж за то будет у нас и добрый ужин, и по доброй чарке водки». — Воротился он в избу с охапкой хворосту, а старуха уж и воды в чугунке приготовила, и таганчик на шесток поставила, и трубу открыла. «Посмотрю, говорит, поучусь, как топоры варят, да с похлебкой едят». А сама со смеху помирает — думает, провела я солдата-то; поварит, поварит топор, да так и уйдет. А солдат не унывает, разводит огонь под чугункой, да еще соли спрашивает. «Дай, бабушка, соли — без нее невкусно будет!» — «Возьми, родимый, на полице». — Вот он взял соли, посыпал в воду, а как вода стала закипать, так и топор опустил в нее. Старуха сидит, да посмеивается, а он кипятит воду, пробует ее, да приговаривает: «Нет все еще сыр, и навару не дал». Вот уж вода давно ключем кипит, а он все только разговаривает со старухой, да пробует кипяченую воду. Старуха со смеху помирает, а он и говорит, как-будто сам с собой: «Нет, видно, мало огня. Дай еще хворосту прибавлю на огонь!» Прибавил, пошла трескотня, и дым повалил из трубы. «А товарищ-солдат, как завидел из трубы сильный дым, подскочил к окну, стучит и кричит: «Семен Семенов! В поход! живо собираться к капитанской квартире!» — «Ахти!» закричал солдат: — «как же быть-то?» Взял железную чумичку, вынул топор из кипятку, держит в рукавице, да и пробует: «Сыр еще, сыренек», говорит, «да уж нечего делать: съем дорогой каков есть. Прощай, бабушка-старушка. Дай бог тебе здоровья: видала, как солдаты топоры варят и едят?» И был таков с топором. А старуха потом рассказывала за диво, что солдатскими зубами и сырой топор разгрызть можно».
К этому прибавлялось несколько нравоучений, в русском духе сказанных, и такая вставка только разнообразила главный рассказ. Разумеется, Терентьич говорил гораздо острее, выразительнее по-русски, нежели я сумела передать его слова. Это только «Фрейщиц, разыгранный перстами робких учениц».
Мне кажется вообще, что занимательность и прелесть русских сказок зависела больше от искусства рассказчиков, нежели от самого содержания их. Сказки русские вообще очень не замысловаты содержанием, а как они сохранились только в изустных рассказах, то теперь даже трудно узнать их в первобытном оригинальном их виде. Тереньтьичи встречаются уже редко, а что до сих пор напечатано, то не дает понятия об истинном рассказе русской сказки. Еще лучше издания так называемые лубочные, с картинками, или с панка̀ми, как выражаются в Иркутске; в тех, по крайней мере, издатели не мудрствовали, не стирали оригинальности с рассказа, но другие хотели улучшить его, и портили тем. Не думаю, чтоб можно было теперь восстановить наши народные сказки в настоящем их виде, ибо, повторяю, что не содержание, а рассказ составлял все их достоинство.
Я упомянула, как рассказчики выказывали народное остроумие при словах «солдат», «дьячек», и тому подобных. Но они останавливались мимоходом на множестве слов, и поясняли их каким-нибудь присловьем или рассказом. При словах: «ворона», «сова», «непогода», «ночь», «солнце», «месяц», и бесчисленных других, бывали прибаутки и присказки. Все это теперь потеряно для нас невозвратно.
(Из ст. К. Авдеевой, «Воспоминания об Иркутске». «Отеч. Записки», 1848, т. LIX, отд. VIII (стр. 125—138. Перепечатаны страницы 132—135).
СКАЗОЧНИК ЕРОФЕЙ
Среди простого народа, в глухой какой-нибудь деревушке, встречаешь нередко, совершенно случайно, личность замечательную, с несомненным поэтическим талантом, с творческою натурою. Подобные мужички не всегда усердны к работе, почти никогда не имеют большого достатка, не всегда пользуются большим уважением земляков; это — балясники, шутники, балагуры. Но и стар и млад слушают их с удовольствием; запасы рассказов, приговорок, поучений, наставлений у этих самородков-сочинителей неистощимы; склад речи, манера рассказывать у них совершенно своеобразны; вообще и рассказчик и их произведения — будут ли они плодом собственной фантазии, или передачею слышанного от разных странников, странниц, вообще от старых людей — весьма интересны. Встреча с подобными личностями всегда сущий клад среди скитаний по деревням...
Подобною приятною встречей было для меня
