Книга Великий перелом - Гарри Тертлдав

И он не особенно удивился, когда через два дня полковник Скрябин вызвал его к себе в кабинет и сказал:

— Нуссбойм, до нас дошел слух, который касается тебя. Я думаю, что ты скажешь мне, правда это или нет.

— Если это касается ящеров, гражданин полковник, я сделаю все, что в моих силах, — сказал Нуссбойм в надежде отвести беду.

Не повезло. На самом деле он и не ждал, что повезет.

— К сожалению, дело не в этом. Нам сообщили, что заключенный Иван Федоров неоднократно после поступления в лагерь высказывал антисоветские и мятежные мнения. Ты знал Федорова, я думаю? — Он дождался кивка Нуссбойма, — Есть доля истины в этих слухах?

Нуссбойм попытался обратить все в шутку:

— Товарищ полковник, вы можете мне назвать хотя бы одного зэка, который не сказал чего-то антисоветского под настроение?

— Это не ответ, — сказал Скрябин. — Ответ должен быть точным. Я повторяю: слышал ты когда-нибудь, чтобы заключенный Федоров высказывал антисоветские и мятежные мнения? Отвечай «да» или «нет».

Он говорил по-польски, в легкой и, казалось, дружеской манере, но оставался столь же непреклонным, как раввин, вдалбливающий ученикам трудное место из Талмуда.

— Я не помню, — сказал Нуссбойм. Если «нет» означало ложь, а «да» — неприятности, что оставалось делать? Тянуть время.

— Но ты сказал, что такие вещи говорит каждый, — напомнил Скрябин. — Ты должен знать, относился он к числу таких болтунов или же был исключением?

«Будьте вы прокляты», — подумал Нуссбойм. А вслух сказал:

— Может быть, он говорил, а может быть, и нет. Я вам говорил, мне трудно запомнить, кто что когда сказал.

— Когда ты говоришь о ящерах, с памятью у тебя все в порядке, — сказал полковник Скрябин. — Ты всегда очень аккуратен и точен. — Он швырнул Нуссбойму через стол напечатанный на машинке листок. — Вот. Просто подпиши это, и все будет так, как должно быть.

Нуссбойм посмотрел на листок с отвращением. Он немного понимал устный русский язык, поскольку многие слова были близки к их польским эквивалентам. Но буквы чужого алфавита никак не складывались в слова.

— Что здесь говорится? — подозрительно спросил он.

— Что несколько раз ты слышал, как заключенный Федоров высказывал антисоветские мнения, и ничего более.

Скрябин протянул ему ручку с пером. Нуссбойм взял ручку, но медлил поставить подпись на нужной строке. Полковник Скрябин погрустнел.

— А я так надеялся на вас, Давид Аронович, — имя и отчество Нуссбойма он произнес гулко, словно бил в погребальный колокол.

Быстрым росчерком, который, казалось, ничего не имел общего с его разумом, Нуссбойм подписал донос и швырнул его обратно Скрябину. Он понял, что ему следовало закричать на Скрябина, прежде чем человек из НКВД заставил его предать Федорова. Но, привыкнув всегда соглашаться с власть имущими, вы не думаете о последствиях, пока не станет слишком поздно. Скрябин взял бумагу и запер ее на замок в своем столе.

На ужин в тот вечер Нуссбойм получил дополнительную миску супа. Он съел все до капли, и каждая капля имела вкус пепла.

Глава 17

Атвар пожалел, что не пристрастился к имбирю. Ему требовалось хоть что-то, чтобы укрепить свой дух, прежде чем продолжить торг с целой комнатой Больших Уродов, вооруженных серьезными аргументами. Повернув оба глаза к Кирелу, он сказал:

— Если мы будем должны заключить мир с тосевитами, то придется пойти на большинство уступок, на которых они первоначально настаивали.

— Истинно, — меланхолически согласился Кирел. — Они определенно самые неутомимые спорщики, с которыми когда-либо встречалась Раса.

— Они такие. — Атвар изогнул тело от отвращения. — Даже те, с которыми нам нет нужды вести настоящие переговоры, — британцы и японцы продолжают свои бесконечные увертки, в то время как две китайские клики одновременно настаивают на том, что заслуживают присутствия здесь, хотя, кажется, ни одна из них не соглашается признать другую. Сумасшествие!

— А немцы, благородный адмирал? — спросил Кирел. — Из всех тосевитских империй и не-империй их государство, кажется, создает Расе больше всего проблем.

— Я восхищаюсь вашим даром недооценки, — едко заметил Атвар. — Посол Германии кажется темным даже для тосевита. He-император, которому он служит, по всей видимости, протух, как неоплодотворенное яйцо, оставленное на полгода под солнцем. Или можете лучше истолковать его попеременно сменяющиеся угрозы и просьбы? — Дожидаться ответа главнокомандующий ящеров не стал. — И тем не менее из всех тосевитских империй и не-империй немцы кажутся самыми передовыми в области технологии. Можете вы распутать этот парадокс?

— Тосев-3 — это мир, полный парадоксов, — ответил Кирел. — Среди них еще один теряет способность удивлять.

— Это тоже истинно. — Атвар испустил усталый свистящий выдох. — Боюсь, что какой-то из них рано или поздно приведет к несчастью. И я не знаю, какой именно, а очень хотел бы знать.

Заговорил Пшинг:

— Благородный адмирал, наступило время, назначенное для продолжения дискуссий с тосевитами.

— Благодарю вас, адъютант, — сказал Атвар, хотя ни малейшего чувства благодарности он сейчас не испытывал. — Пунктуальные твари, должен заметить. Вот халессианцы, хотя уже столько времени в нашей империи, постарались бы опоздать даже на собственную кремацию, если бы смогли. — Его рот раскрылся в ехидной усмешке. — Теперь я бы сделал то же самое, если б мог.

Атвар с сожалением отвернул глаза от самцов и вместе со своим переводчиком вошел в зал, где его ожидали представители тосевитов. Они сразу же поднялись с мест, изображая уважение.

— Скажите им, чтобы они сели и мы смогли продолжить, — сказал Атвар переводчику. — Скажите это вежливо.

Переводчик, самец по имени Уотат, перевел его слова на английский.

Тосевиты вернулись к своим креслам и сели в обычном порядке. Маршалл, американский самец, и Иден, его британский двойник, всегда сидели рядом, хотя Иден формально не являлся официальным участником этих переговоров. Дальше сидели Молотов и фон Риббентроп от Германии. Того от Японии, подобно Идену, был скорее наблюдателем, чем участником переговоров.

— Мы начинаем, — сказал Атвар.

Тосевитские самцы наклонились вперед — вместо того чтобы сидеть выпрямившись, что они обычно предпочитали. Такой наклон, как уже знал Атвар, означает интерес и внимание. Он продолжил:

— В большинстве случаев мы в принципе согласились уйти с территории, контролировавшейся к моменту нашего прибытия на Тосев-3 США, СССР и Германией. Мы сделали это, несмотря на требования, которые мы получили от нескольких групп Больших Уродов, сводившиеся к тому, что СССР и Германия неправомерно владеют некоторыми из этих территорий. Ваши не-империи достаточно сильны, чтобы поддерживать договоренность с нами, и это дает приоритет вашим требованиям.