Книга Миры Империума - Кейт Лаумер

Человек цепляется за свое положение психологического центра вселенной. В рамках собственного сосредоточения он готов принять любой вызов, выстрадать любую утрату, вытерпеть любые трудности — до тех пор, пока структура сохраняет целостность.

А без этого у него нет ни одного эталона, с которым можно было бы соразмерить его чаяния, утраты и победы.

Даже когда свет разума показывает человеку, что сама структура является продуктом мозга, что бесконечность не знает никаких эталонов, а вечность никакой длительности, все же он не расстается с концепцией "вещи в себе", подобно философу, цепляющемуся за жизнь, даже если в ней существует смерть, стремящемуся к идеалам, в эфемерности которых не сомневается, к деяниям, которые неизбежно предадут забвению.

Человек в красном был продуктом могущественной культуры, расцветшей почти пятьдесят тысяч лет спустя после падения Пекс-Центра, самого отдаленного десятью тысячелетиями от первых темпоральных исследовании Старой Эры. С полным сознанием великолепно подготовленного разума он осознал, что существование оперативного агента из позднейшей эры делает несостоятельным образ стабильного континиума и предвещает его народу трагический конец.

Но, подобно полевой мыши, бегством спасающейся от когтей дикого кота, его инстинктивной реакцией на угрозу взлелеянной иллюзии было стремление скрыться. Где бы он ни затаился, мне предстояло следовать за ним.

41

С чувством сожаления снимал я слой за слоем с заторможенных областей, ощущал импульс поднимающихся уровней сознания, которые обрушились на меня, подобно камнепаду. И с каждым толчком безукоризненная точность залов Пекс-Центра обращалась в убогую поделку, пышная сложность оборудования вырождалась, пока не сравнялась в значении с грязными побрякушками дикарей или блестящими безделушками в гнезде вороны. Я почувствовал, как развертывается вокруг меня многоуровневая вселенная, ощутил под ногами слои планеты, оценил беспредельность пространства со сгустками пыли, увидел бег звезд по орбитам, вновь постиг миг сотворения и распада галактик, объял и воссоединил в сознании взаимопересекающиеся сферы времени и пространства, прошлого и будущего, бытия и небытия…

Затем сфокусировал крохотную частичку сознания на ряби в стеклянной поверхности первопорядка реальности, прощупал ее, замкнул контакт…

Я стоял на ветреном склоне среди кустарников, цепляющихся за каменистую почву обнаженными корнями. Человек в красном замер в тридцати футах. Под ногами у меня зашуршала галька, он резко обернулся, и глаза его расширились.

— Нет! — воскликнул он, стараясь перекричать ветер, нагнулся, схватил древнее оружие человеко-обезьяны и швырнул в меня. Камень замедлил полет и упал к моим ногам.

— Не осложняйте свое положение, — сказал я.

Он вскрикнул — нечленораздельный возглас ненависти, вырвавшийся из самых глубин инстинкта, — и исчез. Я последовал за ним сквозь мерцание света и тьмы…

Жар и слепящий свет солнца живо напомнил мне о Береге Динозавров, оставшемся далеко в простом мире. Под ногами шелестел мелкий, как пыль, песок. Где-то вдали очерчивала горизонт дымка черных деревьев. Человек в красном стоял рядом и целился в меня из небольшого плоского оружия. За ним, совершая натруженными руками мистические движения, застыли двое темнобородых людей в грязных накидках из грубой шерсти.

Он выстрелил. Сквозь всполохи розового и зеленого огней, мерцающих вокруг меня, я увидел в его глазах ужас. Он исчез.

Глубокая ночь, комья замерзшего поля, пятно желтого света из затянутого пергаментом окна жалкой лачуги. Он скорчился у низкой ограды в тени, словно испуганное животное.

— Это бесполезно, — сказал я. — Конец неизбежен. Он закричал и исчез.

Небо ревело под ураганным ветром. Трезубцы молний пробивали извивающиеся лоскуты черных облаков. Земля клокотала под ногами, сдерживая напор лавы.

Он парил передо мной, лишь отчасти сохраняя материальную оболочку — призрак далекого будущего на заре планеты. Бледное лицо скривила гримаса агонии.

— Вы погубите себя! — закричал я сквозь грохот и вой ветра. — Вы уже за пределами оперативных мощностей…

Он исчез. Я последовал за ним.

Мы стояли на высокой дуге безопорного моста, сгибающегося над сотворенным человеком ущельем в десять тысяч футов глубиной. Я узнал город Пятой Эры.

— Что вам нужно от меня? — крикнул он, по-звериному оскалив зубы.

— Возвращайтесь, — сказал я. — И передайте им… пусть они узнают.

— Мы были так близко! — простонал он. — Нам казалось, что мы уже одержали великую победу над Пустотой.

— Пустота наступит не скоро. У вас останется жизнь, как и раньше…

— Кроме будущего. Мы — Тупик, не так ли? Мы выкачали энергию тысяч стерильных энтропийных линий, чтобы вдохнуть жизнь в труп нашей реальности. Но за нами ничего нет! Только великая пустота.

— У каждого есть предназначенная ему историей роль. Вы сыграли свою — и будете играть. Ничто не должно измениться.

— Но вы… — обратился он ко мне через разделяющее пространство. — Кто вы?

— Вы знаете ответ, — сказал я.

Его лицо побелело, как лист бумаги, на котором начертано слово "смерть". Но ум не потерял проницательности. Недаром прошли тридцать тысячелетий генетической селекции. Он подавил панику и взял себя в руки.

— Как… как долго? — прохрипел он.

— Биосфера исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году Конечной Эры, — сказал я.

— Вы… вы… машины… — выдавил он с трудом. — Сколько же?

— Меня извлекли из земного годографа четыреста миллионов лет спустя после Конечной Эры. Мое существование охватывает период, который вы бы посчитали бессмысленным.

— Но почему? Если только не… — словно луч прожектора темную воду, надежда осветила его лицо.

— Распад вероятностной матрицы пока еще обратим, — сказал я. — Наши усилия направлены к благоприятному решению.

— И вы — машина — продолжаете действовать спустя миллионы лет после вымирания человека… почему?

— Мечта человека пережила в нас его расу. Мы стремимся возродить жизнь.

— Снова? Зачем?

— Расчеты показали, что человек пожелал бы этого. Он засмеялся ужасающим смехом.

— Очень хорошо, машина! Эта мысль утешает меня, и я возвращаюсь в забвение с миром. Мы поддержим ваше отчаянное усилие.

На этот раз я позволил ему уйти. Потом еще какое-то мгновение постоял на воздушной паутине, наслаждаясь напоследок ощущениями телесной оболочки, глубоко вдыхая воздух этой невообразимо далекой эпохи.

Затем отбыл в точку своего происхождения.

42

Сверхинтеллект, частицу которого я представлял, встретил меня. Еще свежа была память материального состояния. Импульсы мысли приобрели форму гремящего в просторной аудитории зычного голоса.