Книга Свора девчонок - Кирстен Фукс

– То есть вы очень бедны?! – в голосе Иветты слышался восторг.

– Нет. У нас есть коза, две собаки и осел.

– А лошади? – спросила Иветта.

– Шесть.

На этом Фрайгунда опустила голову, и волосяной занавес вновь закрылся. Представление окончено.

Рика захихикала и пихнула меня, чтоб я смеялась тоже.

Мы снова навьючились рюкзаками и двинулись за факелом. Желтый свет вырывал деревья из черных стен вокруг. Хотя ветра не было, от мерцающего огонька по стволам скакали невероятные, дикие тени. Танцующие черти.

Аннушка, шедшая передо мной, снова сплюнула через плечо.

– Эй! – сказала я.

Было тихо. Лишь дорожка похрустывала под ногами. Наше пыхтение стало ритмичнее. Мы не разговаривали. Просто шли. Потому что так было надо. Как по муравьиной дорожке муравьи, у которых затопило муравейник…

Примерно так я представляла себе наркотики. Я вдруг стала как-то больше, чем обычно. Или меньше…

В тот момент я впервые ощутила: меня засасывает. В какой-то водоворот, в воронку. У нас кружок девчонок, я – его часть, каждая из нас – тоже, и, если одна уйдет, кружок распадется. Я почувствовала, что готова на все, чтобы этот кружок сохранить. Ну да, на все! Чтобы «на веки вечные» или типа того.

Факел Фрайгунды почти догорел, когда мы вышли на станцию Бад-Хайлигена. Найти ее оказалось нетрудно. Даже без карт и смартфонов. Там были понятные указатели. Кроме них, нам по пути попался еще только указатель клуба верховой езды. Кажется, больше ничего тут и не было.

Грязные часы показывали три двенадцать.

Станция представляла собой просто узкую платформу под открытым небом, рядом с развалившимся домиком. Справа и слева от нее шли кривые изъеденные ржавчиной загородки, когда-то выкрашенные в серый цвет. Дальше – кусты.

«Тут даже повеситься будет одиноко», – говорит мой отец про такие места. По-моему, это очень глупо, потому что в компании вешаться он ведь тоже вряд ли захочет, или как? Да и представить себе, что папа однажды где-нибудь с восторгом воскликнет: «Вот! Вот ТУТ мне бы хотелось повеситься!» – было трудно.

Судя по желтому расписанию, ближайший поезд – примерно через час. В Лаузиц. Через Берлин. Было еще два направления. Одно – в Польшу. А другое – еще дальше на север, через море, на какой-то остров. Три варианта на выбор. На запад поездов не было.

Мы отошли на небольшую поляну неподалеку от платформы. За ней виднелась обветшалая ферма, обнесенная покосившимся деревянным забором, который частично потонул в разросшейся живой изгороди. Мы сели как раз около нее – она защищала нас от посторонних глаз, по крайней мере с одной стороны. Пахло коровьим навозом. Но по сравнению с вонью из лужи перед умывалкой – вполне себе безобидный запах. Я старательно гнала мысли об Инкен и кошачьих трупах.

Фрайгунда сделала новый факел, запалила его от старого и поставила рядом с нами на полянку. Двигалась она с невероятной сноровкой.

– Ну, у кого какие предложения? Голосовать будем в конце, – заговорила Бея. – Только покороче! – И тут она показала на меня: – Ты!

Я пожала плечами. Одна мысль у меня была, но озвучивать ее я не решилась. Потому что для этого нужно говорить, остальные будут слушать, смотреть, и тут уж говорить не получится. Это какая-то неразрешимая проблема. Я бы предложила вернуться и остаться в лагере.

Антония тоже пожала плечами:

– Может, вернуться в лагерь? Посмотреть, что с Инкен.

Некоторые неодобрительно затрясли головами.

В кустах что-то зашуршало. Ночные животные возвращались в свои норы. Странно, что они нас совсем не боялись.

Рика предложила просто уехать и поселиться в каком-нибудь пустом доме.

Фрайгунда была за то, чтобы мы все вместе с ней отправились на ярмарку и как следует поработали. Некоторым это пойдет на пользу.

Бея считала, что нужно уехать как можно дальше. Просто чтобы посмотреть, где мы окажемся. Может, на машине? Она сказала, что умеет водить. Даже на большие расстояния – этому ее научил отец. Якобы она впервые села за руль грузовика еще в двенадцать лет.

– Но ты же думаешь через две недели все-таки вернуться, да? – спросила Антония.

Бея кивнула медленно, как рыбак, который боится спугнуть рыб движением своей тени. На самом деле возвращаться через две недели она не собиралась.

Иветта сказала, что можно всем поехать к ней домой. Ее родители уехали отдыхать порознь, как всегда. До семнадцатого они не вернутся. И звонить они ей не будут, как всегда, поскольку уверены, что дочь дома. Ведь заявку в лагерь она отправила в тайне. Там есть еда и тип, ухаживающий за домом, которого легко подкупить. Ему на все плевать, главное, чтоб платили. И ему платят. Там есть бассейн, огромный. И джакузи – средней величины. Горка. Ну, такая, скорее для детей. Игровая комната с играми на большом экране. И самые новые приставки всех фирм. Караоке. Три микрофона. Видеоэкран с виртуальным тренажером по танцам. Фитнес-зал. Теннисный корт. Лабиринт. Гардероб с подиумом и огромным зеркалом. Два кота – Джим и Бим.

Бея сказала:

– Меня сейчас стошнит.

– Стошнит? – переспросила Рика. – Из-за кошек, что ли?

Мы захихикали.

– Нет, от всего остального. От всей этой супер-пупер-фигни, – сказала Бея.

– Да, это тошнотворно, – согласилась Иветта. – Но только если ты один. Если вы приедете, будет весело.

– Мне не будет! – ответила Бея. – Я хочу быть на природе.

– Я тоже, – поддержала Фрайгунда. Вокруг согласно закивали.

В общем, варианты были очень разные, только ехать домой никто не предлагал. Нельзя прерывать приключение, едва добравшись до пункта А.

Из всех прозвучавших идей самой заманчивой была Аннушкина. Можно было поехать в ее родные места в Рудные горы. По ее словам, там в Швипптале есть туннель старой шахты, где она в детстве играла с братом. Этот туннель показал им дедушка и сказал, что это их семейная тайна. Он называл его туннелем Фридриха Энгельса. Она как-то раз упомянула об этом в школе, но его никто не знал.

– Туннель или Фридриха Энгельса? – попыталась сострить Рика.

– Туннель. Черт, опять ты со своими идиотскими вопросами? Фридрих Энгельс – это…

– …какой-то коммунист… – прошептала я присказку своей бабушки.

– Коммунист, – громко сказала Рика и пихнула меня локтем в бок.

– Но ведь твой дедушка-то об этом туннеле знает, – пискнула Антония.

Аннушка отмахнулась.

– Он такой старый, что ботинок от шапки не отличит. Сидит в инвалидном кресле, за ним нужно постоянно ухаживать.

– А твой брат? – снова спросила Антония.

– Ему тогда было лет пять или шесть. Он ничего не помнит. Дедушка и мы с братом посадили тогда перед входом куст малины. Если не знать, где вход, туннель не найти.