Книга Конец парада. Каждому свое - Форд Мэдокс

— Что с тобой такое? — спросил Макмастер.

Глаза Титженса налились кровью.

— Говорю тебе, я жду телеграммы от Сильвии, — повторил он.

— А! — воскликнул Макмастер. И добавил: — Но телеграмма не придет сегодня — уже слишком поздно.

— Может, и придет, — проговорил Титженс. — Я обо всем договорился с почтальоном — он сразу же принесет мне ее, как получит! Возможно, Сильвия отправит ее лишь в самый последний момент, чтобы потрепать мне нервы. И тем не менее я жду от нее телеграммы, и ровно поэтому у меня такой вид.

— Эта женщина — безжалостнейшее из чудовищ... — сказал Макмастер.

— Тебе было бы нелишним вспомнить, что ты говоришь о моей жене, — напомнил ему Титженс.

— Не понимаю, — отозвался Макмастер, — как вообще можно говорить о Сильвии без...

— Логика очень простая, — продолжил Титженс. — Давать оценку поступкам дамы можно лишь в том случае, если они тебе известны и если тебя о том просят. Не нужно ничего комментировать. А в данном случае действия дамы тебе совершенно не известны, так что прикуси язык, — посоветовал он, глядя прямо перед собой.

Макмастер сделал глубокий вдох. Он с тревогой думал о том, что же станет с его другом дальше, если всего семнадцать часов ожидания его так изменили.

Тут Титженс заявил:

— Я смогу говорить о Сильвии после еще двух стаканов виски... Давай сперва разрешим другие вопросы, которые тебя волнуют... Фамилия блондинки — Уонноп. Валентайн Уонноп.

— Был ведь известный профессор с такой фамилией, — проговорил Макмастер.

— Да, это дочь покойного профессора Уоннопа, — подтвердил Титженс. — И писательницы.

— Но... — встрял было Макмастер.

— После смерти отца она год проработала горничной в богатом доме, — сообщил Титженс. — А теперь, по сути, работает служанкой у собственной матери, писательницы, помогая ей содержать их небольшой домик. Полагаю, эти обстоятельства и подтолкнули ее к борьбе за права представительниц прекрасного пола.

Макмастер снова попытался было вставить свое «но...».

— Я узнал это от полицейского, пока бинтовал канарейке лапку.

— От того полицейского, которого ты свалил с ног? — уточнил Макмастер, и его глаза округлились от удивления. — Так, значит... он знал мисс... э-э-э... Уонноп!

— Ты, судя по всему, невысокого мнения о полицейских Сассекса, — заметил Титженс. — И совершенно напрасно. Констеблю Финну хватает ума на то, чтобы узнать юную леди, которая вот уже несколько лет организует чаепития и соревнования для жен и детей полицейских. По его рассказам, мисс Уонноп — рекордсменка Восточного Сассекса по бегу на четверть мили и полмили, по прыжкам в высоту и в длину, по толканию ядра... Вот почему она смогла так изящно перескочить тот ров... И как же обрадовался этот добрый, простой человек, когда я попросил оставить девушку в покое. Сказал, что ему не хватило бы наглости арестовывать мисс Уонноп. Другая девушка — та, что вскрикнула, — не отсюда, вероятно, из Лондона.

— Ты попросил полицейского... — начал было Макмастер.

— Я передал ему похвалу от достопочтенного Стивена Фенвика Уотерхауза и сообщил, что тот будет ему очень признателен, если констебль сообщит начальству, что поймать злоумышленниц не представляется возможным. Еще я дал ему новейшую пятифунтовую банкноту — прямиком из кабинета министров — и добавил от себя парочку фунтов да сумму, равную стоимости новой пары брюк. Так что теперь он — счастливейший из сассекских констеблей. Славный малый; рассказал мне, как отличить следы самца выдры от следов беременной самки... Но тебе это вряд ли интересно.

Он продолжил:

— Ну что у тебя за дурацкий вид! Я же сообщил тебе, что буду ужинать с этой свиньей... Нет, нехорошо так его называть после того, как он угостил тебя ужином. К тому же он очень славный малый...

— Ты мне не рассказывал, что ужинал с мистером Уотерхаузом, — сказал Макмастер. — Надеюсь, ты помнишь, что он, помимо прочего, возглавляет Комиссию по долгосрочным государственным займам и в его руках судьба и нас, и нашего департамента.

— Право ужинать с сильными мира сего есть не только у тебя, согласись! — воскликнул Титженс. — Я хотел обсудить с ним... Те расчеты, которые его проклятая свора вынудила меня подделать. Хотел хоть немного объяснить ему свою позицию.

— Не может быть! — воскликнул Макмастер с каким-то паническим ужасом. — Но ведь они вовсе не вынуждали тебя подделывать расчеты. Они просили подкорректировать итоги, исходя из имеющихся данных.

— Как бы там ни было, — отозвался Титженс, — я с ним объяснился. Сказал ему, что те три пенса могут обернуться для страны — и для него как для политика! — полным крахом.

Макмастер прошептал:

— Боже правый! Ты что, забыл о том, что ты — государственный служащий? Он мог...

— Мистер Уотерхауз спросил меня, не соглашусь ли я перейти в его секретариат, — сообщил Титженс. — А после того, как я послал его к черту, еще два часа слонялся со мной по улицам и спорил... Когда ты меня прервал, я как раз обдумывал новый расчет для него. Я обещал предоставить ему новые данные к половине второго в понедельник.

Макмастер сказал:

— Быть того не может... Клянусь Богом, ты — единственный человек в Англии, кто на такое способен.

— Мистер Уотерхауз сказал то же самое, — заметил Титженс. — Сказал, что старина Инглби так меня ему отрекомендовал.

— Очень надеюсь, — проговорил Макмастер, — что ты учтиво ему ответил.

— Я сообщил ему, что наберется с дюжину человек, способных сделать все необходимые вычисления, и упомянул твое имя, — сообщил Титженс.

— Но это же неправда! Конечно, я смог бы заново пересчитать все данные. Но там ведь речь об актуарных расчетах, а я хуже в них разбираюсь.

— Не хочу, чтобы мое имя было замешано в этом возмутительном деле, — небрежно бросил Титженс. — Поэтому, когда в понедельник я отдам ему бумаги, я скажу, что большую часть работы сделал ты.

Макмастер вновь застонал.

Его печалил отнюдь не альтруизм Кристофера. Макмастер, всей душой желающий своему талантливейшему другу всяческих успехов, был амбициозен и в отношении себя, но очень ценил свой покой. В Кембридже его абсолютно устраивало стабильное и уважаемое положение среди студентов-математиков. Он знал, что в этом гарант спокойствия его жизни; еще больше его умиротворяла мысль о том, что от него не потребуется покорение заоблачных высот впоследствии. Но когда два года спустя Титженс окончил Кембридж не первым, а вторым студентом, Макмастера постигло горькое разочарование. Он прекрасно понимал, что Титженс попросту не стал утруждать себя учебой, причем десять к одному, что намеренно. Хотя обучение давалось ему легко.

На все укоры Макмастера, на которые тот не поскупился, Титженс отвечал, что одна мысль о том, чтобы всю жизнь проходить с клеймом лучшего студента, для него совершенно невыносима.