Книга Королевы Привоза - Ирина Лобусова

Циля даже задрожала от ярости, глядя на непрошеного гостя. Таня же, упершись руками в бока, вдруг звонко расхохоталась. И Циля, с удивлением взглянув на нее, неожиданно для себя вдруг присоединилась к ней. Тане было весело, легко на душе – от сизого неба над городом, от весенней прохлады, даже от грязи, чавкающей под ногами, и от знакомых с детства картин, на которые раньше она совершенно не обращала внимания, а тут вдруг оказалась в самой сердцевине нового, еще не изученного мира.

– Хорош смеяться! – Строгий голос, раздавшийся за спиной, заставил их обернуться. – Магазин открыть не сможем, торговый день не начнем, а вы зубы скалите! Скалкой бы его, охламона! Да боюсь, такому скалка – как комариный укус.

За их спинами стояла Ида – суровая, худая, с тонко поджатыми губами и в повязанном по-бабски платке. На руках сопел младенец – ее дочка Маришка, которой едва исполнилось три месяца. Румяные, толстенькие щечки малышки резко контрастировали с худыми, запавшими щеками матери. Девочка была закутана в изящные кружевные пеленки, тогда как Ида была в старом вытертом платье с некрасивыми, нелепыми заплатками на локтях. Они как бы свидетельствовали о времени, в течение которого носили это платье – столько, что оно стерлось до дыр.

Никто не узнал бы в этой постаревшей, измученной жизнью женщине прежнюю Иду – веселую, жизнерадостную, такую, какой она была на Дерибасовской. Та Ида умела радоваться, жить, сопротивляться ударам судьбы.

У женщины, которая стояла, укачивая на руках спящего ребенка, давным-давно погас взгляд, безвольно обвисли губы, и, сломленная нищетой, болезнями, жизнью, она являла собой красноречивую картину того, как жестоко обошлась с ней судьба.

– Тебя забыли спросить, вот шо нам делать! – уперлась руками в бока и Циля. – Ты еще тут фордабычиться за ушами будешь! Шла себе – и иди, сделай себе ручкой! Нас и без тебя этот кобель достал!

– Ты снова дома не ночевала? – Таня строго посмотрела на Иду. – Давно ты здесь ходишь?

– С вечера, – Ида потупила глаза, – он нас вечером еще выгнал, пришел пьяный. Думала, образумится, а он спит до сих пор, я в окно видела. Ночью ходила здесь, крестьяне с подвод приютили. Яблок дали. Парного молока Маришке. Вот… вас жду.

– Я зарежу его, урода, – Циля даже затряслась от злости, – и как таких только земля носит! Зарежу – и всё!

– Замолчи, – резко осадила ее Таня, и повернулась к Иде, – значит, так. Сейчас идешь к нам, занимаешься ребенком, на улицу ни ногой. Вечером, после работы, мы с Цилей привезем твои вещи. Ты с Маришкой останешься у нас и больше туда не пойдешь.

– Нет. Не могу я… Убьет, когда узнает, – слабо запротестовала Ида.

– Не убьет. Это я тебе говорю, – твердо сказала Таня. – У меня уже давно руки чешутся уши ему намотать на задницу. Так я могу это сделать с удовольствием, если хоть волос с твоей или Маришкиной головы упадет. Ты что, не понимаешь, что дочкой рискуешь? Хочешь, чтобы он Маришку прибил?

– Она права, – вмешалась Циля, – больше ни ногой к этому уроду. Иначе я сама тебе по голове дам. Или прирежу к черту.

– Всё, уходи отсюда. Поспи. Пусть Маришка уснет спокойно, – скомандовала Таня, и Ида, шатаясь от усталости, побрела прочь, замедляя шаг из-за луж жидкой грязи, переступить через которые у нее не было сил.

– Дура!.. – Циля смачно сплюнула в грязь. – Ну какая же дура! Родная сестра – и форменная идиотка! Да от него на четвереньках бежать надо было, едва он показал свою свинячью морду! А эта дура, с мозгами полностью отшибленными, к нему возвращалась три раза! Сама бы придушила ее, идиотку!

– Да ну ее, разберемся, – Таня пожала плечами, – с кем только бабской дурости не бывает. Вроде понимаешь, что дерьмо дерьмом, а нет смелости послать. Все мы такие – надеемся на что-то. И она не лучше и не хуже остальных.

– Я бы никогда… – надулась Циля.

– А ты не умничай, пока не побываешь в ее шкуре, – резко осадила ее Таня, – все-таки дочка на руках.

– Дочку мы воспитаем, – решительно сказала Циля.

– Куда мы денемся! – усмехнулась Таня. – Давай красавца нашего оживлять. Попробуем мой способ.

Из маленькой дамской сумочки она достала небольшой стеклянный флакончик и длинное перо (такие используют в кулинарии – смазывают пирожки маслом, к примеру). Макнула перо в флакончик. Разлился острый травяной запах.

– Что это за гадость? – поморщилась Циля.

– Для алкаша самое оно! Я в гимназии очень химией увлекалась. Даже пыталась делать духи. Преподавательница у нас была француженка, такая забавная. Вот она и поделилась рецептом.

Нагнувшись над пьяницей, Таня смазала ему губы пером. Он тут же заворочался. Взяв за руку Цилю, она отошла за угол магазинчика, сказав, что теперь самое время посмотреть, что будет.

Пьянчуга открыл глаза. Поморщился. Облизал губы – и вдруг с жутким воплем вскочил на ноги, а потом понесся прочь, нелепо размахивая руками.

– Что ты с ним сделала? – поразилась Циля.

– Да ничего особенного – рецепт от той самой француженки, чтобы муж не пил. В гимназии всех нас готовили к замужеству – а что еще делать в жизни женщине? – горько усмехнулась Таня. – Ну она и давала нам рецепты разных снадобий. Это травяная смесь. Стоит помазать губы пьяному, и спиртное будет вызывать у него страшную горечь и даже боли. Говорила, что больше не будет пить. А место, где очнется, навсегда будет связано с жутко отрицательными воспоминаниями.

– Что ж это за травы такие? – всплеснула руками Циля.

– Не скажу. До этого момента рецепт мне не пригодился, – улыбнулась Таня, – был записан в моей книжечке и лежал себе. А тут решила попробовать.

– Ты просто невероятная! – воскликнула Циля.

– Да уж… невероятная… В гимназии хотели сделать из нас почтенных светских дам, – с грустью сказала Таня, – они не готовили воровок и бандиток с Молдаванки.

– Ты не бандитка и не воровка!

– Кто же еще? – Таня даже комментировать не стала, просто криво усмехнулась.

Разговаривая так, девушки открыли магазин, распахнули окна, чтобы проветрить, и Циля тут же принялась раскладывать товар по витринам, стараясь придать всему нарядный вид. Таня же отправилась в самый конец Привоза, беседовать с одним контрабандистом, у которого они покупали контрабандный шелк.

– И не стыдно тебе, Зеленый? Ты ушами-то не финти! – Она смяла материю, на которой тут же остались некрасивые полосы.

– Персия натуральная! Шелк из Персии, мамой клянусь!

– Зеленый, туфту заливать ты всем остальным будешь, кроме меня, – отрезала Таня, – не умеешь разговаривать – я научу. Шелк этот не из контрабанды даже. Его вчера за мануфактуру Показаниди взяли в налете Колька Шустрый да Лысяк. Налет провальный был – денег рублей 30 в кассе да вот эта туфта, которую хитрый грек впаривает своим затюханным клиентам, не умеющим разбираться в мануфактуре. А я, в отличие от тебя, разбираюсь. У меня бабушка на складе работала, и как персидский шелк выглядит, я с детства знаю. Так что насчет цены договариваемся либо по-хорошему, либо…