Книга Забытые - Диан Дюкре

Вернувшись из Байройта, Ева не сказала отцу о том, что встречалась с фюрером. В газетах, вышедших на следующий день, Ганс увидел снимок с их рукопожатием. Он!.. Пожимает руку его дочери! Как он выглядел, что сказал, может быть, предложил ей руку и сердце? Ганс ликовал, засыпал дочь вопросами. Впервые в жизни он внимательно ее слушал. Казалось, отец наконец простил ей ошибку, о которой в их семье запрещено было говорить. Увы, у Евы не было желания ему отвечать. Его интересовала не она, девушка, выросшая рядом с ним, которую он вот уже двадцать девять лет видел каждый день. Его интересовал этот человек. Ганс с хирургической аккуратностью вырезал фото из газеты и повесил его на стену своего кабинета. Ева встала из-за стола и направилась в библиотеку. Там она решительно взяла первую попавшуюся книгу и бросила ее на пол, затем еще одну. Ева обошла всю комнату, обеими руками сбрасывая тома с полок; она рвала переплеты, топтала безжизненные страницы, оставляя обрывки беспомощно валяться на полу. Когда буря улеглась, Ева уселась в отцовское кресло и разрыдалась. Она взяла лист бумаги и написала там одно-единственное слово: «Прощай». Она попрощалась с роялем, со своими куклами, с мебелью, с серебряными приборами, которые служанка натирала до блеска, с матерью, которая не сумела ее полюбить, со всем тем, что ее заставляли делать и за что она больше никогда не возьмется, и ушла, взяв с собой лишь несколько партитур. Слова предали Красоту и Правду, но музыка по-прежнему была ее сообщницей. Ева села на первый же поезд, направилась в вагон-ресторан. Сидя за столом, застеленным белоснежной скатертью, она в последний раз заказала Apfelstrudel[40], немецкий десерт. Поезд увозил ее из страны, которая когда-то была ее родной.

В первый вечер, проведенный в Гюрсе, три тысячи женщин вспоминают девочек, которыми когда-то были, надеясь отыскать в себе ту спасительную невинность, благодаря которой «завтра» для них еще возможно.

* * *

Тише, тише стучит мое сердце.Пока не закроют дверь –Нам нужно молчать, поверь.

Тебе нельзя смеяться, мой сынок,Твой смех может нас предать.Враг не должен выжить весной,Как листья не могут – осенью.

Позволь природе управлять тобой,Тихонечко сиди.Отец придет, ты только жди.Спи, мой сынок, спи.

4

Шесть утра. Небо уже готово к началу нового дня; медленно скользя над вершинами гор, оно опускает к ногам мрачные, темные одежды, чтобы окрасить все вокруг в цвета рассвета.

В отверстии, заменяющем окно, умывается крыса. Это самая настоящая пиренейская выхухоль, черная, с длинным хвостом с бороздками, тонким вытянутым носом и влажной сверкающей шерсткой, собранной полосками и похожей на чешую. Этот плотный комок размером с кисть руки внезапно падает Еве на живот, затем с писком отталкивается от него лапками и прыгает в солому, надеясь найти там личинок. Ева вскакивает. И начинает чесаться с ног до головы. Она кричит так пронзительно, что петухи с соседних ферм замолкают. Не понимая, что происходит, Ева чувствует панику и отвращение. Барак номер двадцать пять разбужен. Пятьдесят девять женщин перебирают солому, примятую тяжестью их тел, в поисках нежданного гостя. Поднимается пыль, слышатся крики, руки рыщут в соломе: помещение превращается в курятник.

Лиза рядом с Евой тоже ощупывает солому. Она чувствует что-то твердое, запускает руку поглубже в солому и достает оттуда… лист с наскоро нацарапанным текстом! Лиза жадно разворачивает записку, словно уверена, что послание предназначено именно ей.

Дорогая мадемуазель, мы не знакомы, но я набил этот тюфяк соломой для тебя. Спи сладко. Эрнесто, солдат испанской войны.

Лиза явно озадачена; она вслух читает Еве записку.

– Но, но… откуда он меня знает? – спрашивает она у Евы, поднимая воротник блузки, как будто Эрнесто смотрит на нее из записки.

Испанцев заставили освободить некоторые блоки для новоприбывших женщин, и тогда они спрятали в соломе, часть которой отдали rubias, маленькие записочки. Мужчинам не так уж тяжело спать на полу при такой влажности, но женщины, откуда бы они ни приехали, заслуживают лучшего.

– Нужно узнать, кто это! – сказала Ева, подумав, что искать испанца гораздо интереснее, чем крысу.

– Ну уж нет! И вообще, это неприлично! Как он смеет? Нужно срочно избавиться…

– От испанца или от записки?

– От записки, конечно! Если ее найдут, что обо мне подумают?

– Я тебя такой еще не видела, – смеется Ева, глядя на Лизу, щеки которой из бледно-розовых анемонов превратились в бордовые пионы.

Другие женщины, прислушиваясь к их разговору, тоже принимаются шарить по тюфякам, перетряхивая их содержимое, на этот раз в поисках любовной записки. Пышка Сюзанна, теряя терпение, переворачивает тюфяк и высыпает его содержимое на пол.

– Я бы взяла этого парня из красных бригад себе! Мужчин и мясо я люблю с кровью, красных.

Прежде Сюзанна жила недалеко от дороги, ведущей из Олорон-Сен-Мари в лагерь Гюрс. Целый год под ее окнами проезжали грузовики с беженцами; все хорошо знали об их тяжелой доле. Несколько недель назад, когда апрельские дожди заливали долину, она из любопытства наблюдала за тем, как усаживают в машины новых заключенных. Их называли «красными», а для деревенских это означало: «убийцы кюре, разбойники». Сюзанне хотелось посмотреть на них.

Один-единственный взгляд может перевернуть всю жизнь. Сюзанна встретилась глазами с Педро. Ученик пилота, он был ранен в бедро, и его лечили в госпитале Коньяка, в Шаранте[41]. Педро сбежал оттуда, но его поймали. Когда он проходил мимо, вместе с тридцатью другими зуавами[42], его тонкие, словно высеченные скульптором черты запали Сюзанне в душу. Его длинные волосы ниспадали на плечи с обеих сторон, словно крылья. Педро посмотрел на Сюзанну, подмигнул ей. Ему нравились крепко сбитые женщины. Сердце Сюзанны забилось быстрее от счастья. Она поправила свои рыжие волосы и махнула ему рукой. Это было так неожиданно. Взгляд испанца был нежным и неописуемо грустным; внезапно в ее душе зародилась любовь. Сюзанна уговорила подружек из долины, тоже ничем не занятых, незамужних, пойти к лагерю и раздавать там одежду и сладости. Стоя возле колючей проволоки, она увидела не ужасных монстров, а обыкновенных мужчин. Мужчин, которые сражались, чтобы поддержать именно это правительство, а не другое. Раздавая лакомства, она расспрашивала испанцев о Педро, но в лагере было более трех сотен мужчин с таким именем, а его фамилии Сюзанна не знала. Охранники начали поглядывать на нее с подозрением. Впрочем, солдаты восемнадцатого пехотного полка из По старались не обращать на нее внимания, а вот другие, из пятьдесят седьмого пехотного полка, сформированного в Бордо, стали ее прогонять. В голове у Сюзанны была тысяча планов, но она понимала, что так ей Педро не найти, и в конце концов пришла к выводу, что сама должна попасть в Гюрс.