Книга Азеф - Валерий Шубинский

Толчком к реорганизации заграничных протоэсеров стали похороны Петра Лаврова (1823–1900), ветерана российского революционного народничества. Лавров успел перед смертью благословить поднимающееся движение.

В 1900 году появился «Манифест» эсеров и был отпечатан написанный еще в 1896 году Житловским текст под названием «Наши задачи. Основные положения программы партии социалистов-революционеров».

Это был достаточно четкий и внятный документ, фиксирующий отличия молодых социалистов-революционеров от былых народников и от марксистов. С первыми их разделяло отсутствие твердой веры в социалистические перспективы общины и в крестьянский бунт. Житловский и его единомышленники гораздо больше уповали на интеллигенцию («авангард русской революции»), фабричный пролетариат, городских кустарей. Крестьянам, по мысли теоретика, предстояло сыграть грандиозную роль, но лишь в будущем.

Но главным (с учетом противоречивых упований нашего героя) было вот что:

«Систематический террор, совместно с другими, получающими лишь при терроре огромное решающее значение формами относительно массовой борьбы (фабричные и студенческие бунты, демонстрации и т. д.), приведет к дезорганизации врага».

Партия еще формально не сложилась как целое, но уже заявила о себе. Именно в этот момент Азеф переехал из Германии в Москву.

ИСТОРИЯ С ТИПОГРАФИЕЙ

С Аргуновым, главой московского кружка, Азеф познакомился у Немчиновой и вскоре нанес ему визит. Он сумел произвести благоприятное впечатление (а мы знаем, чего ему это стоило). Азефу, видимо, помог случай: как раз у Аргунова находился один из членов его кружка, Чепик, с которым Азеф познакомился за границей и чем-то ему помог.

Евгений Филиппович поведал заграничные новости, рассказал, между прочим, об Аграрно-социалистической лиге. Сообщил, что скоро приедет И. З. Дижур с транспортом нелегальщины (и действительно он вскоре приехал). Медников, то ли перестаравшись, то ли не доверяя Азефу, устроил за Дижуром слежку. Революционеры назначили Дижуру фиктивное свидание в полночь на Патриарших прудах и таким образом разоблачили шпика. Азеф во всем этом участвовал и тем поднял свои акции.

В Москве Евгений Филиппович жил в трех- или четырехкомнатной квартире «за 30–40 рублей» на Воздвиженке. Весной 1900 года сюда приехала его жена (Азеф встречал ее в Могилеве, где жили ее родители; перед этим он ездил в какую-то командировку от Всемирной электрической компании). Она взяла с собой новорожденного младшего сына (старшего оставили в Лозанне «в знакомой французской семье»).

Любовь Григорьевна вспоминает:

«Еще до моего приезда у него была готова вся обстановка, он нанял двух прислуг. Словом, так я прожила два года. И в такой нелепой обстановке: эта квартира, две прислуги, муж с утра уходит на службу, приходит, я ему даю завтрак, он опять уходит, и потом мы с ним совсем не видимся, и больше ничего»[49].

На самом деле — года полтора, по ноябрь 1901-го.

Лето 1900 года Азефы проводили на даче в Сокольниках. Соседом их был московский казенный раввин Яков Исаевич Мазе. Должность казенного раввина предусматривала прежде всего ответственность перед властями за порядок в общине и ее лояльность, исправную регистрацию рождений, смертей и браков и вообще — соблюдение законов империи. Казенным раввином был человек с образованием не только духовным, но и светским, очень часто — маскиль (сторонник Просвещения, религиозный рационалист). Далеко не обязательно такой человек был истинным духовным вождем общины, особенно в черте оседлости. В Москве — другое дело. Мазе был видным общественным деятелем, известным на всю Россию (достаточно сказать, что в 1913 году он выступал как эксперт на процессе Бейлиса, а в 1917-м был депутатом Учредительного собрания).

Тесть Азефа, узнав о том, какой человек живет по соседству с его дочерью, написал ему письмо с деликатной просьбой: убедить Азефов сделать обрезание их маленькому сыну. Евгений Филиппович сначала был непреклонен: «Где это слыхано, чтобы взяли в 8 дней невинного младенца и сделали ему тяжелую операцию». Мазе (тоже просвещенец!) пытался аргументировать желательность обрезания медико-профилактическими соображениями. Азеф резко возразил: «…Почему бы не сделать несчастному еврейскому ребенку еще несколько операций. Почему бы и не отрезать ему и слепую кишку, которая известна своей склонностью к заражению, почему бы не вырезать и полипы и так далее, таким образом еврей будет прооперирован от начала до конца»[50].

Но обрезание всё же сделали.

Все это весьма характерно. Специалист, стремящийся наладить «мещанский» семейный быт, в котором как-то по-чеховски тоскует идеалистка-жена. При этом презирающий «религиозные предрассудки». Сочувствующий революции (а кто ей не сочувствовал?). Связанный с революционными кружками и чем-то помогающий им.

И при этом, при этом…

Азеф по-прежнему посылал донесения своему петербургскому куратору Ратаеву; в то же время он был подчинен Зубатову, непосредственно руководившему его работой. Это двойное подчинение (еще и в условиях общей административной неразберихи, царившей в охранке) создавало сложности. Азефу приходилось объясняться с Ратаевым:

«С самого начала моего поселения здесь я предлагал Вам все сведения непосредственно сообщать Вам и отклонял от себя частые встречи с Серг Вас, но Вы это отклонили и были за то, чтобы иметь дело с здешним нашим знакомым. Я надеюсь, Сер Вас не замедлит Вам подтвердить, что все сведения, которыми я его снабжал, отличались весьма и весьма точным характером. Если же эти сведения до сих пор не реализованы — в том не моя вина» (письмо от 15 января 1901 года)[51].

Ратаев действительно получал отдельные отчеты от Зубатова, в которых Азеф фигурировал как «Новый Приятель», и от самого «Виноградова». Последний уже в марте 1900 года рапортовал:

«Со здешними социалистами-революционерами я познакомился. Народ, по-видимому, очень серьезный и способный… Имею основания думать, что буду работать успешно среди них»[52].

Были бы польщены Аргунов и другие такой характеристикой полицейского агента?

Сосредоточившись на социалистах-революционерах, Азеф, впрочем, время от времени освещал и деятельность московских эсдеков. Например, в его письмах несколько раз фигурируют супруги Елизаровы — Марк Тимофеевич и Анна Ильинична, урожденная Ульянова. Последняя должна была интересовать полицию хотя бы как сестра своих братьев — Александра, героя «второго первого марта», и Владимира, как раз отбывшего ссылку в Шушенском и выехавшего в эмиграцию с краденым паспортом на имя Николая Ленина. Но Аргунов и его союз занимали мысли работодателей Азефа явно больше. Да и ему самому казались более лакомой добычей.