Книга Юрий Гагарин - Лев Данилкин

Ни разу не упомянутый в гагаринской «Дороге в космос», Толкалин осознает — и дает понять, — что не был ЛУЧШИМ другом Гагарина (лучшим был Валька Петров, он уже умер), однако знал его хорошо, два года учился с ним в параллельных классах и еще два — в одном и много раз общался с ним один на один. Он трезво оценивает свою способность составить о Гагарине объективное мнение — и кажется рассказчиком, которому можно доверять; вообще, он то, что называется «абсолютно вменяемый», и производит впечатление человека если и не остроумного, то скептичного, способного иронизировать и над собой, и над собеседником. Он сознательно старается избегать речевых клише и приводить живые примеры.

Зачем он их написал, эти свои мемуары? Во всяком случае не для того, чтобы выполнить чей-то заказ или с намерением подновить иконный образ и «напутствовать молодежь»; более того, в оригинале, не в журнале, подзаголовок книги — очень неожиданный: «Смешные истории о Гагарине». Словом, Толкалин явно не из тех, кто сделал воспоминания о знаменитом однокласснике своим бизнесом. Более того, он даже готов издать мемуары бесплатно. Почему бы тогда ему просто не выложить их в Интернет, чтобы все могли прочесть? Украдут и станут приписывать его оригинальные истории себе. Но ведь эти мемуары написаны от «я», он там полноправный персонаж? Все равно, в Интернете всё крадут. Резонное замечание.

Лев Николаевич позиционирует себя как литератора-любителя — и, надо сказать, эта скромность настолько же достойная, насколько неуместная: его «истории» — это не просто обрывочные воспоминания, как у большинства окологагаринских мемуаристов, а вполне четко организованные, вписанные в рамочную конструкцию, выстроенные на контрасте двух эпох — сегодняшней и тогдашней — рассказы. «Рамка» состоит в том, что рассказчик как бы осуществляет ревизию мест, где провел детство («и вновь я посетил»), и предается воспоминаниям. У него прекрасно получается писать сценами, менять ритм, то есть это мемуары замечательные не только по фактуре и по тому, как воспроизведен антураж эпохи, но и «по литературе».

Мы склонны крайне скептически воспринимать «россказни» про то, каким ангелом был юный Гагарин: как он всю дорогу в космос был старостой класса, разинув рот, слушал учителя физики, конструировал авиамодели с бензиновым моторчиком, а на школьных вечерах проникновенно читал отрывки из романа «Молодая гвардия». Да, все это сейчас режет слух чрезвычайно — однако не стоит экстраполировать сегодняшние представления о жизни на людей 1940-х годов. У них был совсем другой опыт, радикально отличающийся от нынешнего.

В 1945 году в Гжатске открылось педагогическое училище, которое должно было готовить учителей; и тренировались они как раз на третьем — гагаринском — классе базовой четырехлетки. Завучем здесь была «Ираида Дмитриевна Троицкая, в те годы депутат Верховного Совета СССР. Необходимо признать, не во всех районных городах завучи были депутатами Верховного Совета» (11).

«Какое это было здание! Большие, частично застекленные окна, высоченные потолки, паркетные полы. Все это отдавало давней, вековой постройкой. Конечно, пол и потолки изрядно потерты и закопчены. Но в наших глазах это был настоящий дворец!» (10).

Н. В. Кондратьева, учительница Гагарина в 3-м классе, вспоминает (12), что «окна школы были наполовину заколочены досками», а ученики были постоянно полуголодными; на большой перемене она «шла с фанеркой в учительскую, где на каждого ребенка выделялся 50-граммовый кусочек хлеба, посыпанный сахаром, а потом с этой фанеркой обходила всех ребят, и каждый брал свой кусочек».

«Условия, в которых мы учили ребят, были очень плохими. Помещения-то были жилыми и совсем не приспособленными для учебы: комнатки небольшие, парт почти не было, за исключением тех, что остались после войны. Вместо них стояли длинные столы, окрашенные в черный цвет. Вместо стульев — скамейки. И вот за этими столами сидело по несколько человек. Бывало, вызываешь кого-нибудь к доске, а обходить-то было тесно — и они раз — под стол, пролезали там и выпрыгивали к доске… Как мне помнится, в классах учились порядка 25–30 человек. Многие из них пережили здесь оккупацию и поэтому переросли на год-два» (13).

При всем этом тотальном дефиците тепла, канцпринадлежностей и пространства здесь творились удивительные вещи. Учитель физики, отвоевавший всю войну штурманом на бомбардировщике, в 1947–1948 годах, увидев, что парни интересуются авиацией, умудрился притащить для них списанный самолет По-2, а когда пришло время объяснить феномен радиации и рассказывать, как устроена атомная бомба, — сыскать в разрушенном войной городке для лаборатории физики чуть ли не радиоактивное оборудование; неудивительно, что находились подростки, которые, вместо того чтобы думать, как заработать на карманные расходы, все свободное время проводили в таких кружках.

В школе было много харизматичных учителей-мужчин, учителя всерьез воспринимали свои обязанности и, странным образом, работали не за зарплату, а за идею; дети хорошо представляли, как выглядит меритократическая иерархическая пирамида в Советском Союзе, и, соответственно, всерьез интересовались учебными предметами и не считали их априори ненужной обязаловкой.

Правда ли, что Гагарин был активнее, чем среднестатистический школьник? «Правда; когда он видел, что какое-то новое дело начиналось — ему обязательно нужно было туда влезть. Или по учебе у него что-то не получалось — он второй или третий за четверть — он нажимал, нажимал, нажимал». «Он рос, рос. Ему дают задачу — он выполняет». На что он был ориентирован — на карьеру, на результат, на отъезд из Гжатска? Какие у него были мотивировки для того, чтобы учиться лучше других? «Никто из нас так далеко глубоко не заглядывал. Просто у каждого был свой статус-кво. Были троечники, которым было все по барабану, были четверочники, а этот все хотел быть лучше других, постоянно. Если хватал трояк — он страшно переживал» (5).

«Много выпало на долю детей и общественно полезного труда: разбирали разрушенные войной здания средней школы, библиотеки, бани. Собирали урожай в пригородных колхозах: дергали лен, копали лопатами картофель. Убирали свеклу, морковь, расстилали лен, а сами были всегда голодными, плохо одетыми, в плохой обуви. Юра — светловолосый, худенький, стройный мальчик, у него было продолговатое личико с серыми зоркими глазами. Этими широко открытыми, проницательными глазами он всегда смотрел в лицо человека, с которым разговаривал, — и его взгляд запоминался надолго. В школу он обыкновенно ходил в черных брюках, в белой, всегда чистой рубашке и аккуратно выглаженном пионерском галстуке. На голове его была пилотка (как у многих мальчиков в то время), а книги он носил в потертой полевой сумке, вероятно, прошедшей трудный путь войны. Это был его парадный костюм. А возвращаясь из школы, он надевал обычно полосатую ситцевую рубашку, старые штанишки и босиком бегал с ребятами, как в то время делали все» (15).

«У Гагариных был приличный огород, соток 15. Надо было кормить большую семью. Вскопать такую площадь было нелегко, да и убрать огород — тоже. Поэтому сажали картошку часто под плуг, плугом и копали. Если хороший плуг достать не удавалось, управлялись сохой. Алексей Иванович брал лошадь у знакомого конюха, что жил на краю города. За лошадью обычно посылали Юрку. А тот любил лошадей и мог взять лошадь с поля, поездить верхом без сбруи, да и без ошибок запрячь в телегу» (10).