Книга Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перепуганный директор фермы ошарашено бубнил:
— Загадочный бык, поперешный. Я давно неладное чуял.
Осмотр жилища Герасима растерянности не поколебал. Андрей вошел один, но вскоре пригласил Фирсова и Юрия Карловича. Когда приглашенные присоединились, молодой человек ткнул пальцем в стол, на котором он, аккуратно сняв плачевные останки со стены, как мог восстановил компрометирующий плакат.
— Картину эту видели? Герасим вправду акробатом был? Это он?
Ответы последовали невразумительные. Выносили стол на свет, чтоб снять фото. Следующие вопросы касаемо внутренности помещения тоже случились практически попусту: жизнь Герасима никого не интересовала. К тому же по распоряжению директора доярки прибрали халупу, предвидя появление инспекции — население в те годы было в детективном смысле безграмотно. Уж и преимущественно бражный запах почти выветрился. Впрочем, наличествующие книги Андрей аккуратно реквизировал… К тому времени как окончательно выбрались наружу приторопился народишко — наш следователь поморщился — исходил догадками:
— Эка притча, в кои веки схожего не видывали.
— Знать-то, в буржуйском быке примесь напичкана. Ноне ученые на всякие ушлости горазды.
— А не бык ли Василий колобродил? Поди, ревность к иностранцу одолела.
— Нда, Герка-то шваль швалью, а стадо в дисциплине держал.
— Окстись — о почившем так ту.
— Да я ж напротив — хвалебно.
Кто-то высказал соображение в том роде, что тут мстительные происки Некрасовских.
— А не Меньшикова ли рук дело (председатель соседнего совхоза — у него на Антея слюна выделялась)?
— Да Мишкя-т отколь здесь оказался? — Это замечание сводило на нет все версии.
Измышлений нашлось достаточно: отчаянных, глупых, шершавых — разделялись, пересекались, кучерявились. Люди поглядывали на горожанина, тот натужно молчал. Сильное заключение сделал Карлович: «А погодка нынче недурственная». Точно, опрятное солнышко, любезные облачка, все дела.
* * *
Михаила увезли, Андрей остался на ферме и еще пару часов в одиночестве угрюмо толкался. По возвращении в сельсовет получил сообщение о припадках Марии — вернувшийся шофер доложил. Усиленно скреб подбородок, набрал городской номер:
— Я задержусь в Измоденово. Тут — в общем, дело, похоже, не закрыто… Что?… Да причем здесь Фантомас! Впрочем…
Оставшийся день штудировал библиотеку Герасима, погряз до той меры, что хозяйка — поселили у Куманихи — только третьим кличем стронула к ужину… На другой день был замечен в библиотеке у Карловича, имел крайне сосредоточенный вид и слов практически не произносил.
Еще назавтра, хвала господу, Миша очнулся — Андрей, конечно, переместился — однако озон не пропадал: Семенов хоть физически пришел в себя, но отнюдь не душевно. Он периодически бредил и нес несусветную ахинею. Лейтенант пытался вникнуть, но в результате только нос обострялся… На третий день пошли периодические просветления, однако воскрешалось бытие ровно до того момента, когда Михаил направил луч на Антея и тот повернулся к нему. Случай пострадавший комментировал так:
— Взгляд был острый, соленый. Помню, голова закружилась, я будто куда клониться начал. Как хочешь, а гипноз. И дальше пропасть, бездна.
Фрагмент. Беседа шла уж полчаса, следователь предпринял психологические штучки, настаивая вспомнить, зачем Михаил вообще пошел на ферму. Вяло ходя по комнате произнес: «Хорошо бы знать, во сколько это все происходило. Ну да откуда». Андрей после ту минуту будет настоятельно воспроизводить… Миша — он безвольно сидел поперек своей кровати — вдруг напрягся. Озабоченно сомкнулись брови, глаза уставились в точку, на щеках выступил бисер пота. Воспаленный взгляд ударил в посетителя.
— Проснулся я ровно в три четырнадцать. Засыпать не стал. Здесь и потащило.
— На часы что ли смотрел? — недоверчиво посетовал Андрей.
— Не сразу, минут через десять. Часы стояли.
Андрей усмехнулся:
— Отчего ж непременно три четырнадцать?
Михаил, пристально глядя, подался вперед.
— Часы ходить перестали, звук исчез… вот и проснулся, — уверенно, приглушенно пояснил он.
Андрей даже отклонился чуть заметно. Задал еще несколько вопросов, подошел к окну, напряженно смотрел во двор. Сердце тупо стучало… Помните будильник, что фигурировал в ночном покушении на Машу, оборотившийся залпом в злодея? Хронометр-то о стену кокнулся. Расколотый циферблат показывал три четырнадцать…
Все бы ничего, но периоды вменяемости неизменно заканчивались безобразно: болезного внезапно начинали одолевать конвульсии, доходило до небезобидных, приходилось налегать персоналу и ставить смирительные уколы; самое покладистое было, когда Миша сваливался в бессвязные, головоломные фразы, вмешивались отчетливо французские слова (Андрей умел отличить) — движения, глаза безукоризненно являли помешательство. Раз нашего отважного дознавателя в небольшую оторопь окунул. Говорили, было, вменяемо, рыбалку применяли, и вдруг Мишу одолел приступ. Схватил за ворот Андрея Павловича, душил, хрипел люто: «Не Антей это — Герка. Переселение душ. Отметь в книжечке, офицер».
Еще соуском подмаслим. Уполномоченный, понятная вещь, просил сестер запоминать галиматью пациента, одна нашлась любопытная и внимательная. Вот что как-то выдала:
— Правда, все у него бессвязно. Фразы странные: осторожно на поворотах, не буди во мне зверя. Антея другой раз вспомнит и стонет. И как бы зовет — (…), дескать, Антей! А то плачет и про какое-то бесчестье хнычет. Либо убить требует непонятно кого. Потом совсем худое: мину преобразит, глаза выпучит и ругается непонятно. Очень, вообще-то говоря, на французский язык похоже — Я Сальваторе Адамо обожаю, так понимаю. Жутко.
В скобках специально не указано слово, Андрей и сам не обратил на него сперва внимание. А вечером тюкнуло (недаром штудировал он библиотеку Герасима)…
Ну так хотите узнать словцо? Получите. Слово было… гей… Тогда пикантного значения термина в России не знали, но в библиотеке пастуха нашлось. Таким образом: «Гей, дескать, Антей!» Не откладывая, следователь вспомнил: все сетовали, что бычок гнушался телочек. Парень усиленно заскреб подбородок. Еще ударило. Мама античного героя Антея — Юрий Карлович дал расклад — звалась Гея. Оно хоть и Земля, и никакой крамолы пока не нащупывалось, казуистика, а… Мать твою Гею, тесанула мысль, а ведь Жан Маре по слухам тоже из этих. Зуд — подбородок приобрел царапину…
Как вам? История принимает весьма залихватский окрас (а мы всё — маркиза де Фросью).
На следующий день очередная новость: Мишутка наш пел.
— И вы знаете, — охваченная пламенем сообщала все та же сестрица, — каким-то нечеловеческим голосом.
— В смысле?
— Натурально. Будто из утробы голос, прямо что-то коровье. Ей богу, у Зинки спросите… — испуганно тыкала рукой в пособницу. — А мелодия красивая — ровно Бабаджанян с Пахмутовой.