Книга Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла - Михаил Левитин

Швейк бежал впереди, всем телом откликаясь на что-то невидимое, это он играл с ветерком, он не понимал, что производит движение в листве и щекочет его уши. Он отпрыгивал и огрызался.

«Вот глупый», – подумала Вакса.

– Каждый по-своему открывает мир, – сказал папа. – Один умом, другой собственной шкурой.

И вдруг Ваксе стало так тоскливо, что захотелось быть потерянной, как та, первая, которая уж точно открывала мир своей собственной шкурой; сколько она пережила таких летних прогулок, о многом, наверное, могла рассказать.

Внезапно все зашагали как-то вразнобой, отдаляясь друг от друга, будто почувствовали неловкость.

– Не отставать, – сказал папа.

– А помнишь, папа, – сказала Маша, – когда я была совсем маленькой, ты упрекал меня, что я люблю Ваксу больше, чем тебя. А теперь ты любишь ее больше, и даже Швейка – больше.

– Это глупо, – сказал папа, – когда дети таким способом хотят выудить из родителей признание в любви. Да, я люблю все, что имеет отношение к тебе, доставляет тебе радость.

«А отдельно? – с ужасом подумала Вакса. – Само по себе?»

– А отдельно, – сказал он Маше, – я уже давно не знаю, что существует в мире. Как-то все собралось вместе, и слава Богу!

– Когда я немного подрасту, – сказала Маша, – и начну искать женихов из своих друзей, лучше тебя я не найду.

– И не надо, – сказал я. – Мы с тобой женаты-переженаты навечно.

– Но ты не состаришься?

– Больше, чем есть? – спросил я. – Вряд ли, знаешь, старость – это знания, а других знаний, кроме тех, что есть, у меня уже не будет.

А мама все курила и курила на даче, и все подумали – надо возвращаться, чтобы она не задохнулась в табачном дыму.

– Плинтуса я сделал, – сказал вольный мастер Серега. – Как обещал вашему отцу. Тут много чего надо было бы сделать, но мы не договаривались.

– Все с отцом, – сказала девочка Лена. – Он расплатился?

– Как уговорились, – сказал вольный мастер Серега. – Вот только…

– Что?

– У меня к тебе просьба, – неожиданно перешел на «ты» вольный мастер Серега. – Я тут видел – на шкафу собачка валяется. Ну что она валяется, собачка хорошая, подарила бы.

– А купить слабо? – засмеялась она. – Ну, шучу, шучу. Я о ней и забыла. Это совсем ненужная собачка. Берите. А вам она зачем? Коллекционируете?

Он ничего не ответил, встал на табурет, извлек из солнечной пыли собачку.

– Ее зовут Бабуля, – сказала девочка Лена. – Можете ее так называть. Откликается.

– Мне не нравится, – сказал вольный мастер Серега. – Я буду звать ее Ваксой. Вот как вы ее на шкафу извозили!

– Ну, как хотите, – сказала девочка Лена.

И он ушел. Ему совсем не хотелось разговаривать, да еще с такой глупой и вертлявой девчонкой.

«Зачем?» Были бы у нее дети, поняла бы – зачем им такая славная добрая собачка. Пашка будет рад, ничего, что старенькая. Он знает цену старым вещам, нового из магазина ничего не возьмет. Он еще в детстве, когда видел какую-нибудь подержанную вещь, спрашивал:

– Папа, это ты переделал, это тебе дали починить?

Он верил только в то, что требовало изменений, починки.

«Будет ездить, как я, по городам и весям, – подумал вольный мастер Серега. – Зарабатывать своим детям на кусок хлеба. Будь она проклята, такая жизнь!»

И так ему захотелось разглядеть игрушку, что он прислонился к стене какого-то дома и достал ее из сумки.

«Шевелится, – подумал он. – Накажи меня Бог, шевелится, будто ждет от меня чего-то. Ай да цацка, с ума сойти. Ну, успокойся, успокойся!»

Он, оглянувшись, как бы кто не заметил, ткнул игрушку кожаным носом себе в губы, вроде бы чмокнул.

«А может, и не отдам Пашке, – подумал он. – Себе возьму, вот сколько натерпелась, сразу видно, а говорят – неодушевленная, неодушевленная, сначала надо спросить, кто ее делал, какой мастер, потом уже решать – одушевленная, неодушевленная».

С какой-то отчаянной решимостью вернул он игрушку в сумку и пошел по своим делам, которых до возвращения домой у него оставалось много.

Поездку в Германию папа задумал уже давно, но ехать туда Маше почему-то не хотелось. Вернее, не очень хотелось.

– Почему? – спросила мама. – Там твой любимый дядя Саня.

– Тогда без Ваксы, – подумав, сказала она.

– Без Ваксы? Как без Ваксы? Ты оставишь ее у бабушки вместе со Швейком?

– Да, – сказала Маша. – Вакса уже была в Германии, там жили ее родители, но они умерли в неизвестных домах, ей было бы печально возвращаться.

– Я без Ваксы не поеду, – сказал папа. – Ты как хочешь, езжай, оставайся, как хочешь, но без меня, поездка отменяется. Ты представляешь, что начнется, когда закончатся твои сегодняшние капризы и ты вспомнишь, что она здесь одна!

– Представляю, – сказала Маша.

– Ну, тогда подумай, подумай – стоит ли так мучить нас в Германии, ведь другой Ваксы мы там не найдем.

– Не найдем, – как эхо повторила Маша.

– Тогда без глупостей, родная моя, не набирай слишком большой багаж, положи свои рисунки, которые ты приготовила для дяди Сани, Ваксу лучше тоже в чемодан, чтобы не потерять в пути.

– Нет, – сказала Маша. – Если ехать, то не надо ее в чемодан, чемоданы тоже теряются, ты сам рассказывал, лучше с собой в самолет.

– Это ты про Ямайку? – засмеялся папа. – Тогда у меня на три дня не осталось ни одной пары трусов, кроме тех, что на мне, и я купил трусы на рынке у одного огромного негра. Мне все казалось, что он продает мне какие-то специальные негритянские трусы!

– Глупые ты какие-то сегодня рассказываешь сказки, папа, – сказала Маша.

И мы поехали.

Теперь она сидела в самолете, как взрослая, в отдельном кресле, поглядывая то на Ваксу, то в иллюминатор, хотела, наверное, представить – каково той, бедняжке, в облаках, что-то такое невообразимое, чему в моих сказках не находилось места.

И молчала. О чем же она молчала? Она ведь совсем не умела молчать! Если случалось изредка, мы удивленно спрашивали: что это с тобой, за все утро не произнесла ни слова! А она отвечала: вот и ошиблись! я и молча умею болтать.