Книга Афганский караван. Земля, где едят и воюют - Идрис Шах

Так что мне приходилось выслушивать путаные экскурсы в афганскую историю, описания наших нравов и обычаев и даже предсказания будущих событий.

Прибыв в Кабул, я прежде всего должен был отдать дань почтения монарху, поблагодарить его за милости и напомнить ему о тех случаях, когда мне довелось послужить его великому отцу на международной арене. Только после этого я отправился в Пагман, город моих предков.

Молва бежала впереди меня, и все в Пагмане хотели знать, что же мы обсуждали с его величеством. Но ничего особенно важного между нами сказано не было, поэтому я отделывался общими фразами и для поддержания беседы рассказывал о своей встрече с королем Англии.

Племенные вожди из Кох-и-Даман [предгорий], иные из которых владели обширными землями, или рудниками, или крупными скотоводческими предприятиями, были озабочены разобщенностью этнических групп страны. Туркестан, к примеру, еще недавно находился под властью вице-короля; люди не симпатизировали афганцам, как они называли поставленных над ними администраторов, говорящих на пушту. Жители других северных районов – Катагана, Бадахшана – не забыли своих прежних правителей, и там были сильны сепаратистские настроения. Не считаю ли я, спрашивали меня, что узбеки из более равнинных северных областей захотят соединить свою судьбу с узбеками Советского Союза?

Нет, отвечал я, безбожный коммунизм не привлекает мусульман.

Герат, говорили мне, персидский город, многие тамошние жители – шииты, как и хазарейцы, родственные монголам и обитающие в горах в центре страны. Иран потратил миллионы золотом на разжигание среди этих людей сепаратизма. Возможно ли отпадение? Я отвечал, что, по-моему, нет.

А как насчет полосы земли на северо-востоке, граничащей с Китаем? Вакханский коридор может отойти китайцам, если Советы предложат его им в обмен на невмешательство в Афганистане. Мне ничего об этом не было известно.

Нуристан, сказал глава депутации из окрестностей Кунара, одна из новых провинций Афганистана. Эти люди хорошо помнят, как их подчинил себе Абдуррахман-хан. Они всегда были врагами афганцев, это совершенно другой народ. Не присоединит ли их к себе Пакистан? Или даже Индия?

Я ответил, что считаю это маловероятным.

И напоследок седобородый вождь из южных приграничных земель заговорил о пуштунах. Нынешние кабульские властители – пуштуны из Кандагара и Пешавара. Второй из этих городов сейчас находится в Пакистане. К Пакистану отошла бóльшая часть племенных земель. Что, если жители Ягистана [страны мятежников] захотят присоединиться к Пакистану, соблазненные деньгами, преуспеянием и широкими возможностями?

– Что, если луна сделана из сыра? – отозвался я.

– Наши суфийские вожди и наставники, – сказал мой собеседник, – всегда знают, что лучше для нас.

– Самое лучшее для нас, – сказал я, – это сильный, просвещенный и единый Афганистан, который мы все должны создавать и укреплять.

Эти слова вызвали общее одобрение – по крайней мере, раздался общий одобрительный говор.

После поездки по стране, во время которой я посетил бóльшую часть упомянутых мест, я решил обосноваться не в Пагмане, а в Кабуле, хотя Пагман – место более приятное, с великолепным климатом, и там живут мои родичи.

Модернизация Кабула шла стремительно; вид города менялся чрезвычайно быстро. Среди интеллигенции мои книги о нашей стране, исторические и иные, были хорошо известны. Живя простой жизнью в симпатичном доме, я посвятил себя делам Афганистана, оставив все прочие заботы в стороне.

Если бы честолюбие и энергия, в которых среди афганцев никогда не было недостатка, получили достаточно возможностей для реализации, старые властные элиты постепенно сошли бы со сцены – в этом я был уверен. Пока же, имея сравнительно мало способов проявить себя, люди продолжали искать политической, военной или иной власти.

Афганистан превращался в цельное национальное государство с изобилием талантов и непревзойденными материальными ресурсами. Я был убежден, что ему суждено стать одной из величайших стран всего мира, как в прежние века, когда он был одной из осей культуры и державного величия.

Большинство людей беспокоил вопрос: оставят ли Афганистан в покое на время этого перехода другие страны? Это внешняя часть картины. Внутренняя была столь же ясна. Афганские учреждения в частном секторе, коммерческие и иные, должны развиваться с феноменальной быстротой, чтобы дать применение талантам и энергии молодых людей, желающих улучшить свое положение.

Студенты, обучившиеся на Западе, стекались на родину и видели, по крайней мере иногда, что возможности не соответствуют ожиданиям. Администрации порой трудно было угнаться за переменами. Наша земля невероятно богата, но необходим был более быстрый темп развития при весьма ограниченных финансовых возможностях. Былые источники напряжения в стране не исчезли.

Одна из причин этого напряжения – то, что у нас очень долго не было единой национальной властной структуры. В результате таланты тяготели к более мелким образованиям – к владениям ханов, эмиров, саидов, где их награждали за службу. Централизованное государство не всегда могло привлечь к себе энергичных, способных людей.

Влиятельность этих местных властных группировок объясняется опять-таки исторически. Они образовались из множества разнообразных сообществ. Пуштуны, монголы, тюрки, таджики и прочие приходили и обосновывались на этой земле с последовательными волнами завоевания. У каждого сообщества свои вожди, своя администрация, свои традиции, зачастую свой язык.

Афганистан, пусть и в усеченном виде, напоминал скорее империю, чем нацию. Национальный дух разгорелся вовсю, но имелись и сепаратистские тенденции, которые, по крайней мере иногда, поддерживались из-за рубежа.

Эта «империя» чем-то напоминала Англию в англосаксонскую эпоху, когда был король Англии, но были и другие независимые владыки, иной раз с королевским титулом. В одних отношениях наблюдалось сходство с Германией и Италией до объединения этих стран, в других – с Англией времен Иоанна Безземельного, когда местные бароны считали себя суверенами на своих землях.

Чем дальше, тем больше люди стали говорить, причем почти открыто, о неизбежном мусибат – бедствии. Слушая эти разговоры и не высказывая своего мнения, я пришел к мысли, что чему-то действительно суждено произойти. Спусковым крючком может послужить любое из многих обстоятельств. Вопрос – какое из них созреет первым?

И несомненно, когда это произойдет, люди для объяснения выберут то, что будет лежать на поверхности, не понимая, что многие факторы взаимосвязаны. Если бы удалось достичь стабильности в одном, не случилось бы другое.

Афганистан – организм, включающий в себя много элементов. Будущее зависит от сочетания и взаимодействия разных обстоятельств и от того, удастся ли уменьшить разрушительный потенциал некоторых из них.

Когда я решил покинуть Афганистан из-за семейной болезни, на южной границе было неспокойно из-за пуштунского меньшинства в Пакистане. Последствия могли быть очень серьезными. Одновременно, как и в случае других неприсоединившихся государств, здесь шло соперничество восточной и западной сверхдержав (главным образом посредством программ помощи). Если какая-либо из них вышла бы из игры, возникшую пустоту заполнила бы другая.