Книга Проклятие королей - Филиппа Грегори

– То, что она это задумала, а я и помыслить не могла, что они согласятся, – объясняю я.

– Что ж, я удивлен, что согласились. Им нужно будет дождаться разрешения и оговорить условия соглашения, и брак нельзя будет заключить несколько лет. Я думал, что для принца Гарри годится только самое лучшее. А не вдова его брата.

– Почему нет, если брак не был завершен? – рискую спросить я.

Муж смотрит на меня.

– Так говорят испанцы, весь двор об этом шепчется. Я не стал возражать, хотя своими глазами видел, что было в Ладлоу. Я знаю правду, но не знал, что сказать.

Вид у него робкий.

– Я не знал, что желает услышать Миледи мать короля. Пока она мне не велит, я ничего не скажу.

Замок Стоуртон, Стаффордшир, февраль 1503 года

Моя кузина, королева Елизавета, молилась о том, чтобы ребенок, которого она носит, оказался мальчиком, чтобы проклятие, которое она произнесла в юности, в семнадцать лет, стало лишь словами, брошенными на холодный ветер, молилась, чтобы род Тюдоров не угас. Но легла рожать и родила девочку, никчемную девочку, стоившую ей жизни, – и младенец тоже умер.

– Мне так жаль, – мягко говорит мне муж, держа в руке письмо, запечатанное черным воском с черной атласной лентой. – Так жаль. Я знаю, как вы ее любили.

Я качаю головой. Он не знает, как я ее любила, я не могу ему рассказать. Когда я была девочкой и мой мир едва не разрушила победа Тюдоров, Елизавета была рядом, бледная и испуганная, как и я, но полная решимости: Плантагенеты должны выжить, должны получить долю от завоеваний Тюдоров; она решила возглавить двор Тюдоров, решила, что станет королевой и что дом Йорков по-прежнему будет править в Англии, даже если ей самой придется стать женой захватчика.

Когда я была больна от ужаса и не знала, как уберечь брата от нового короля и его матери, Елизавета меня успокаивала, обещала, что вместе со своей матерью защитит нас. Елизавета преградила путь стражникам, когда они пришли арестовать моего брата Тедди, Елизавета поклялась, что они его не получат. Елизавета снова и снова говорила с мужем, умоляя его отпустить Тедди, и она же обнимала меня и плакала со мной, когда король в конце концов отважился совершить страшное и убил моего брата Тедди, чье преступление было лишь в том, что он – Эдвард Плантагенет, что он носит свое имя, наше имя, имя, которое у нас с Елизаветой было общим.

– Вы поедете со мной на похороны? – спрашивает Ричард.

Я не знаю, вынесу ли это. Я похоронила ее сына, а теперь надо хоронить ее саму. Одного убила болезнь Тюдоров, вторую – их властолюбие. Моя семья дорого платит, чтобы Тюдоры усидели на своем троне.

– Вас ждут, – коротко говорит мой муж, словно это решает дело.

– Я поеду, – отвечаю я.

Потому что и в самом деле – решает.

Вестминстерский дворец, Лондон, весна 1503 года

Миледи королевская мать руководит похоронами королевы, как руководит всеми пышными церемониями большого двора. Гроб Елизаветы везут по улицам Лондона на катафалке, запряженном восьмеркой вороных, за ним идут двести плакальщиков с горящими свечами. Ее придворные дамы, одетые в черное, среди которых и я, следуют за гробом, за нами едут верхом мужчины-придворные в черных плащах с капюшонами. Мы движемся по улицам, озаренным факелами и полным скорбящих, до самого Вестминстерского аббатства.

Лондон выходит проводить принцессу из рода Йорков, Лондон всегда любил Йорков, и когда я иду за гробом по мощеным улицам, меня сопровождает шепот: «Уорик», – как благословение, как подношение. Я опускаю взгляд и склоняю голову, словно не слышу боевой клич деда.

Короля нет, он отбыл во дворец выше по течению, который построил для Елизаветы, в Ричмонд, удалился в свои покои в глубине дворца и закрылся, словно жить без нее не может, словно не смеет взглянуть, сколько друзей у него осталось теперь, когда не стало принцессы из дома Йорков. Он всегда клялся, что не Елизавета принесла ему Англию, что он сам взял страну. Теперь ее нет, и он увидит, что такое он сам: кто останется с ним, если нет ее, хорошо ли ему среди ее народа.

Он не выходит из темноты и уединения до середины весны, а выйдя, по-прежнему носит траур по Елизавете. Миледи мать короля повелевает, чтобы он прекратил скорбеть в одиночестве, выхаживает его, и мы с сэром Ричардом являемся ко двору по ее приказу, садимся среди рыцарей и дам в огромном пиршественном зале. К моему удивлению, король идет через всю комнату и, когда я поднимаюсь, чтобы сделать перед ним реверанс, отводит меня в сторону от стола дам, к нише в дальней части зала.

Он берет меня за обе руки.

– Вы любили ее, как и я, я знаю. Я поверить не могу, что ее нет, – просто говорит он.

Он выглядит раненым, которому не оправиться. На его лице новые морщины, следы страдания; кожа серая, так он измучен скорбью. По мешкам под глазами понятно, что этот человек плакал ночь за ночью, вместо того чтобы спать, и стоит он, немного ссутулившись, словно пытается унять боль в груди.

– Поверить не могу, – повторяет он.

Я не нахожу слов утешения, потому что разделяю с ним потерю и до сих пор не пришла в себя от того, как внезапно не стало Елизаветы. Всю жизнь кузина была рядом, то было постоянное и любящее присутствие. Я не понимаю, что ее с нами больше нет.

– Господь…

– Зачем Господь ее забрал? У Англии не могло быть королевы лучше нее! А у меня – лучшей жены.

Я молчу. Конечно, у Англии не могло быть лучше королевы, она родом из того королевского рода, что правил страной задолго до того, как Генрих ступил на берег в Милфорд-Хейвене. Она не приводила с собой зараженную армию, не снимала корону с тернового куста, она была нашей: родилась и выросла нашей, прирожденная английская принцесса.

– А мои дети! – восклицает он, глядя на детей.

Гарри посадили за обедом рядом с отцом, он теперь занимает место рядом с пустым троном, обратив лицо к тарелке, и ничего не ест. Ему нанесен самый страшный удар, какой может пережить ребенок, я гадаю, оправится ли он когда-нибудь. Мать любила его ровно и спокойно, и бабкино порывистое потакание не могло перебить эту любовь. Елизавета видела его таким, какой он есть, – очень одаренным и очаровательным мальчиком, – и все же показывала ему образ того, каким он должен быть: человеком, владеющим собой. Одним появлением в детской она давала понять, что недостаточно быть центром всеобщего внимания, это каждому принцу дается от рождения. Вместо этого она требовала, чтобы он был верен себе, сдерживал свое кичливое тщеславие, учился ставить себя на место другого, упражнялся в сострадании.

Его сестры, Маргарет и Мария, совершенно потерялись без матери, они сидят рядом с бабушкой, Миледи матерью короля, а возле них – Катерина, испанская принцесса. Она чувствует, что я на нее смотрю, и, подняв глаза, дарит мне быструю загадочную улыбку.

– По крайней мере, детство они провели с ней, – говорю я. – С матерью, которая их по-настоящему любила. Хотя бы Гарри рос под защитой материнской любви.