Книга О троллях, гоблинах и людях - Дмитрий Пинегин

Видимо мы гостили у материной знакомой по училищу и скорее всего на втором этаже небольшого домика, где все соседи друг – друга знают. В наисчастливейшем настроении я прибежал в прохладу комнаты и услышал приговор, что мы завтра улетаем домой из-за того, что я натворил. Отчетливо помню, как стою в проеме двери спорю, что не поеду никуда! Возвращаться я не хотел и даже пошел на то, что выпустил обратно всех червей на место и накрыл их камнями с аккуратно выложенной тропинки, под которыми они раньше жили. Но камни только расплющивали червей. Раскиданные камни с тропинки у дома и расплющенные черви вокруг, вряд ли пришлись по душе местным жителям. Подробностей о том, что было дальше не помню.

Уверен, что домой в Ижевск меня привезли связанного и избитого до полу – смерти, ибо я не хотел уезжать, а заставить меня было невозможно. Предполагаю, даже в багаже, так как никаких «взлетных» конфет на обратном пути я не помню.

* * *

Слово «ГУМ» мать говорит постоянно. Возможно, это был транзит из Пятигорска в Ижевск, вряд ли бы меня взяли в таком возрасте в поездку за покупками в Столицу. Мать строго говорит ждать её возле этой двери на этом этаже. Стою в «ГУМе», жду, рассматриваю новенькую будёновку, синюю с красной звездой. Кругом толпы народа. Помню, что устал, и решил, что не заметил, как прошла мать, пошел её искать сам. Я шел по какой-то лесенке. Я выбрался на улицу. Хорошо, что не пошел гулять по Москве. Помню, как кричит мать, стараясь, чтобы до меня дошло, как это плохо быть не послушным и не делать то, что тебе говорят. Не понимаю…

* * *

«Рябинка»– прекрасный двухэтажный дворец, бывшее дворянское поместье, желтого цвета, с белоснежными белыми колоннами, смотрел на меня из глубины рябиновой аллеи, приглашая в детский сад. До сих пор для меня загадка, почему мы не входили в эти красивые двери по парадным ступенькам, а обходили здание сзади и спускались в узкий погреб, пробираясь через вечно разбросанные лопаты, метлы, веники и ломы, снова поднимались в вечной темноте по крутым ступенькам и наконец попадали на первый этаж комнат.

В первые же дни, я прихватил с собой в садик красивую красную бумажку, оказавшейся десяти рублевой купюрой, заманчиво лежавшей дома в вазе серванта. Спрятал я этот фантик от пристававших ко мне малышей, с просьбой поиграть или поделить его, на крышу своего шкафчика с нарисованной грушей, еле смог, мне пришлось забраться на скамеечку и подпрыгнуть.

Да, я признался отцу, что взял из вазы бумажку поиграть и спрятал на шкафчик, который был взрослым по плечо. Отец долго расспрашивал воспитателей, нянечек, и родителей, не видели ли они пару дней назад десяти рублей вокруг раздевалки? Прежде чем мы пошли домой, да и много-кратно по дороге он пытался мне объяснить масштабы случившейся потери:

– Мы потеряли сто штук мороженого или триста пятьдесят твоих любимых конфет.

Я не верил, что мы действительно потеряли конфеты.

Из кухни садика, всегда вкусно пахло, но употреблять в пищу приготовленные в ней омлеты, каши и еще, какую-то жуткую стряпню, – я не мог. Поражали размеры поварих. Правда, повзрослев я понял, что в столовых все повара таких кубических размеров, но, тогда, я был уверен, что они крадут все мои конфеты и пряники, подсовывая молочный суп и вареный лук.

Воспитательница мне разъяснила – «Поварам приходиться очень много раз за день пробовать пищу, пока она готовится, потому они и стали таких размеров. Но, когда я видел, с каким усилием они тащат с работы переполненные сумки, из которых иногда падали пряники, то, переставал верить старшим.

* * *

На День Рождения в шесть лет мы с отцом пошли на дневной сеанс в Цирк. Купили билеты, мало того, что без очереди, но еще и на самый первый ряд. Я уже много раз бывал в Цирке, мне нравилась суматоха в антрактах, обилие мороженного и лимонада, запах животных и море радостного смеха. Только началось представление, как несколько клоунов выбежали на арену, и один из них, пожав мне руку, сказал: «Поздравляю!». Я тогда был уверен, что отец за ранее договорился в кассе о моем поздравлении. Я был счастлив!

* * *

Я умирал. Страшное, безысходное чувство в душе. Я, – мое сознание, это большой кровавый шар, он катится все быстрее и быстрее, потом пропадает, с каждым шаром, я качусь еще быстрее, мне все страшнее и хуже. Объевшись на какой-то праздник пряниками, которые я возил по ковру, вместо машинок, под праздничным столом, я здорово его тогда почистил от грязи. Температура на градуснике больше 42 градусов Цельсия не поднялась, – больше было не куда. Я лежал в зале на диване, под одеялом, которое меня душило и, которое не было сил сбросить, понимая, что умираю и ничего не могу поделать. Я старался не закрывать глаза, чтобы не чувствовать себя катящимся шаром.

Рядом был деревянный стул с таблетками и водой, а напротив, – включенный телевизор. Я любил мультфильмы, играть в солдатиков. Но солдатики быстро ломались, как и все, к чему я прикасался, а мультфильмы показывали только раз в день, для детей и раз в неделю, в ночь для взрослых. Но, толи программа «Здоровье» шла, то ли провидение, – я увидел мультфильм совершенно в тему, мультфильм, который спас меня своей пропагандой и который я никогда больше не видел.

На человечков, изображавших клетки организма напали микробы, черные и страшные, но тут появились человечки-солдатики-лейкоциты, со шпагами и стали защищать «организмиков». Микробы одели противогазы и пустили газ-токсин. Человечки-организмы и солдатики со шпагами стали вялыми и их взяли в плен. Но тут прикатилась, колесом от БелАЗа, не слабая белая таблетка с риской, из которой выпрыгнули друг за другом рыцари с мечами. «Хана нам!»– слышалось из противогазов микробов».

Наши победили. В тот момент я почувствовал себя лучше от съеденных таблеток. Дальше провал.

* * *

Тенистые деревья, окружали все детские площадки, веранды, бассейн и тропинки, находившиеся позади здания сада. Клумбы в цветах и жуках, домики, песочницы и горки ярко раскрашены.

Из группы я уходил домой охотно, с площадки нет. Я уже ловил мух, пчел и других зверюг, но впервые увидел толстого мохнато-полосатого жука, который забрался в большой розовый цветок вьюна, полностью там исчезнув. Я прижал лепестки, радуясь пойманному жуку и намереваясь его потискать. Шмель ужалил меня в мой еще совсем маленький, большой палец, в котором я впервые ощутил ритм биения своего сердца. Я не разозлился на шмеля, хотя палец еще долго болел и чесался, как не обиделся на железный замок на веранде, который лизнул лютой зимой, не обиделся на кроваво-красные, вкуснейшие ягоды боярышника, раскинувшегося над дореволюционным фонтаном, косточками от которого я сломал себе пару молочных зубов, даже на дверь деревянного домика, которой Валерка прищемил мне ноготь большого пальца моей левой руки и, который тут же отвалился с посиневшего места.

* * *

В детский садик мы добирались на трамвае, покоряя расстояние в шесть бесконечных остановок, я старался выбрать место, рядом с окном, на котором была табличка «не высовывайтесь из окон». Эти буквы я читал всю дорогу, а зимой рисовал на замерзшем стекле узоры пальцами и ладошкой. Иногда ездил в садик один, однажды меня так прижала толпа на выходе, что я потерял сознание. Очнулся, когда меня вынесли на морозный воздух и ошалевший поплелся по знакомой дороге, мимо наизусть выученных палисадников, низеньких частных домиков, пахнущих дымом и навозом.