Книга О троллях, гоблинах и людях - Дмитрий Пинегин

Кажется, помню белые занавески на окнах.

Посреди участка еще дом, кажется, вместо порога деревянная лесенка. Это дом тёти Нины, вижу ее на крыльце, добрая, молодая, всегда накормит (выражение, что «Голод не тётка», у меня ассоциируется именно с ней). Она еще жива, тётя Нина Кудрявцева, думаю ей больше 80, в Питере живет её младший сын Андрейка Кудрявцев, мой двоюродный брат, в коммуналке, на невском, лесом торгует, заходит иногда…

В доме Кудрявцевых лежат половики, слева комната и прямо комната, в комнате у стены кровать на пружинах без матраса, я на ней прыгаю с игрушечным автоматом. Автомат больше не стреляет, огромные, гигантские, как две гранаты круглые батарейки желто-черного цвета выпали и я, никак не могу их обратно вставить, даже если вставляю– автомат не стреляет; и красная лампочка не горит. Я прячу автомат под кровать…

Домик бабушки смотрит окнами на дорогу, но дорога, кажется, находится выше окон.

В доме белая печка, вижу маленькую комнату, у стены кровать, просыпается отец, громко зевает, у него слезы, спрашиваю почему он плачет, он отвечает, что слезы идут сами, когда зевает, с тех пор замечаю слезы, когда зеваю сам.

Слева от дома у забора старый Вяз, в нем дупло в метре над землёй, четко помню постоянно мне говорят, что меня там нашли, сильно достают этим, так часто это говорят и мне, и при мне в компании, типа: «…а мы ему говорим в дупле нашли…». И вот, я сам всем говорю, что меня нашли в дупле Вяза. Около Вяза скамейка, возможно, её помню по фотографии, где сижу на коленях у дедушки.

Орешник! Слева от дома Бабушки, почти у забора. Я быстро и ловко взбираюсь на него, орехов не помню, но я стоя качаюсь на длинных тонких ветвях, весь в зелени, листья большие, мягкие, я ступаю, держась за соседние ветви до самого их конца и они медленно опускаются со мной к земле. Не помню падений, помню радость, солнце и комфорт орешника.

Одинокая яблонька посреди огорода, кажется, ствол снизу побелен, я сижу на ней. Яблоки, даже для меня небольшие, – все червивые, невозможно есть, все в огромных червяках. Я заправляю уродливый тяжелый пистолет пистонами и стреляю. Отец снимает меня с яблони, невысоко же я забрался. Утро, надо ехать домой в квартиру.

Да! Я, мои двоюродные братья Серёжка Берестов и Андрейка Кудрявцев сидим в темном курятнике, кругом сено-солома, курочки пушистые, мы ищем яйца или курочек ловим. Маленькое квадратное окно в стене, только из него идет свет, вдруг на окно сначала легла тень, от лица, затем появилось само лицо, страшное лицо Бабы-Яги с огромным носом, лицо больше окна. Мы не шевелимся, открывается со скрипом дверь, нас пытаются поймать, мы убегаем, прорываемся через лес жгучей крапивы, карабкаемся на крышу сарая, дальше на крышу дома. Серёжка отстал, его поймали, не дав забраться на крышу сарая. Мы перебрались с крыши в безопасное место и от – туда слышим, как орёт Серёжка, во всех красках представляю себе, как у него в колготках выполняет свою воспитательную миссию пучок листьев крапивы… Нас зовут, мы прощены, встречаю Серёжку интересуюсь, как он себя чувствует? Удивляюсь, он не плачет, слез совсем нет, – высохли, он даже не помнит… Маленькие быстро забывают. Мне то казалось, что с него всю шкуру содрали…

Огород. То ли за забором с калиткой, то ли нет, не помню. Помню чахлые побеги картошки на окученных грядках, почти пустыня, ничего интересного, ухожу с огорода.

На желтой, пыльной дороге дядя Боря с мужиками возле светло-зеленого своего мотороллера, у него откидывается сиденье и там богатство-куча всяких разных болтов и гаек, ржавых в основном. Мотороллер всегда чинят. Не помню, как меня катали, но помню звук мотора этой громовой колесницы.

Мы стоим с отцом на желтой дороге около дома. У отца огромный велосипед, на раме прикручено сидение со спинкой, сплетенной из толстой ярко-оранжевой проволоки. Где отец её нашел? Никогда больше такой не видел. Мы едем на велосипеде по лесной тропинке. Слышу сзади, какие-то звуки отца, чувствую его страх, сопоставляю со своими чувствами, его страх мне не передается, знаю, что бояться нечего. Мы падаем. Боль не помню, помню, что не плакал. Меня осматривает отец, не сломал ли я себе что-нибудь. Мне забавно. Отказали у велосипеда тормоза, обнаружил это отец видимо под горку, решил уронить велосипед на ходу. Маленьких и пьяных, кто-то невидимый бережет, кажется, я это тогда ощутил…

Меня находят, ведут куда-то, держа сзади за плечи, проводят сквозь спины людей, гроб…

Лицо дедушки, слышу плачь старух, все это толи на желтой дороге, толи около Вяза, слева от дома…

Не помню зачем я на этой улице…Улицу не узнаю, дома бабушки нет…Всё – развалено…Сносят деревянные дома. Грусть…

* * *

Мать училась в Кисловодске или Пятигорске в школе для слепых на массажиста.

Как и когда я там оказывался, не помню. Помню несколько ярких фрагментов из той ослепительно солнечной, резко пахнущей жизни и абсолютной беззаботной.

Самолет. Мимо проходит стюардесса предлагает на подносе конфеты «взлетные», я отказываюсь из вежливости (в меня уже тогда успели вбить, хорошее воспитание), хотя возможно это было наследственное проявление отцовской черты само-подавления и самоунижения в своих и, главное, в чужих глазах. Но, три конфетки я все-таки уцепил своей маленькой правой пятернёй, после настойчивости стюардессы и одобрения матери.

Конфеты быстро кончились, но я приобрел новые ощущения в своем теле от воздушных ям и видимо пополнил словарный запас иллюминатором, стюардессой и взлетными конфетами, так как кроме самолета они нигде мне раньше не попадались.

* * *

Холм, поросший деревьями, сквозь листву блестит солнце, я карабкаюсь по склону холма вверх, возможно убегаю от отца, название холма и одноименного ресторана «Красное солнышко», мне радостно. Ем кусок шашлыка. Незабываемо…

Особая конфета встретилась мне в том краю. Завернутая в прозрачную целлофановую пленку, она представляла собой одноцветную или разноцветную палочку разной длины и толщины, иногда с деревянный карандаш, иногда толще. Иногда она была твердой и хрупкой как стекло, иногда таяла в руках. Запомнилась тогда сладость особой конфеты, аромат и кислинка. За неё я готов был на всё.

Но кроме этих истинных яств, помню настоящую отраву, из-за которой люди в основном и собирались в этом конфетном краю. Минеральная вода. Жарко, мы идем с отцом по дороге мимо сооружений с белыми колоннами, много людей. Стоим в очереди, заходим в гулкий павильон, звуки как на вокзале. Светло, кругом прямоугольные металлические стойки из которых бьют фонтанчики минеральной воды. Люди подходят по очереди, пьют…Отец: «Ах, какая полезная! Пей!.. Пей!.. А эта еще полезней, – «Доломитная!». А вот эта– «Сульфатная», попробуй какая вкусная!..». В следующий раз я попробовал минеральную воду в 23 года…

* * *

Кисловодск. Теплый вечер. Полутень от виноградника и нескольких высоких деревьев возле кирпичного красного домика в несколько этажей. Женщина кричит на меня. Я объясняю ей, что мы пойдем с отцом на рыбалку и я собираю червей0 из под-камней, складываю в баночку. Женщине поймать меня не удалось, хотя позже огорчила она меня до невозможности.