Книга Гертруда Белл. Королева пустыни - Борис Соколов

На самом деле, есть все основания полагать, что любовником Лоуренса был сирийский юноша Селим Ахмед, по прозвищу «Дахум» («маленький черный»), который работал с ним на раскопках в Кархемише с 1909 года, когда они впервые встретились. В июне 1914 года они расстались, а когда после войны Лоуренс вернулся в те места, то узнал, что Дахум в 1916 году умер от тифа в возрасте 19 лет. Дахума Лоуренс обучил английскому и математике, а тот, в свою очередь, помогал ему совершенствоваться в арабском. В доме Лоуренсе в Кархемише стояла обнаженная статуя мальчика в достаточно специфической позе (демона Нотр-Дам), для которой позировал Дахум. В октябре 1913 Томас писал в одном из писем: «Я уговорил Янга (приехавшего из Англии скульптора. – Б. С.) на этой неделе провести свободное время за резьбой горгулий для украшения дома. Он создал из известняка идеальную голову женщины. Я сделал сидящего на корточках демона в стиле Нотр-Дам, и мы сейчас украшаем ими стены и крышу, и дом стал выдающимся во всей северной Сирии. Местные жители толпятся, чтобы посмотреть его». «Семь столпов мудрости» Лоуренс посвятил таинственному С. А. Вполне возможно, что это был безвременно ушедший из жизни Селим Ахмед. Стихотворное посвящение, предваряющее книгу, звучит так:

Я любил тебя, поэтому я нарисовал эти приливы мужчин в мои руки

и начертал мою волю по небу в звездах,

Чтобы обрести свободу, семиколонный богатый дом,

что твои глаза могут светиться для меня,

Когда я приду.

Смерть, казалось, была мне служанкой в пути,

пока мы были рядом;

и видели тебя, ожидающего,

Когда ты улыбнулся,

в скорбной зависти он удрал от меня,

забрав тебя прочь, в тишину.

Любовь, утомившись идти, нащупала твое тело на миг,

Что стало нашей скромной наградой,

пока мягкая рука земли твои черты не узнала;

И слепые черви жирели на твоей плоти.

Люди молили меня, чтобы я сделал нашу работу,

нетронутые дома,

Как памятник тебе,

но его я разрушил, не закончив; и теперь

из нор выползают мелкие твари, спеша укрыться

в искаженной тени твоего дара.

Судя по тексту, речь идет об умершем возлюбленном, с которым автор предполагает встретиться на небесах.

По всей видимости, у Лоуренса были и другие любовники во время ближневосточных экспедиций. Характерно также, что когда он вместе с несколькими арабами, переодевшись в цыган, пришли на разведку в Амман, то подверглись сексуальным домогательствам со стороны турецких солдат и вынуждены были бежать из города, чтобы не подвергнуться насилию. Надо сказать, что несмотря на запрет, содержащийся в Коране, гомосексуализм был широко распространен в Османской империи, особенно среди кочевников и обычно не преследовался. В «Семи столпах», обсуждая отношения между юными бойцами на войне, Лоуренс говорил об «открытости и честности совершенной любви» и ссылался на «друзей, которые содрогаются вместе на плодородной почве в высших горячих интимных объятьях». А в письме Шарлотте Шоу он признавался: «Я видел много любовей мужчины к мужчине. Некоторые из них были симпатичны и удачны».

Как в книге, так и в письме в 1919 году в военный колледж, Лоуренс описал эпизод, как 20 ноября 1917 года, будучи на разведке в Дераа, он был захвачен турецкими военными, местным беем и его охранниками, которые подвергли его жестокому избиению и сексуальному насилию. В книге это было описано так: «Этот человек при помощи своих охранников жестоко выпорол меня, а затем, когда я был совершенно сломлен, они принялись омерзительно развлекаться со мною».

В итальянской «Истории шпионажа» Лоуренс характеризуется следующим образом: «Только в лоне Арабского бюро Лоуренс смог до конца раскрыть свой талант авантюриста. Он был по-лисьи хитер, дьявольски ловок, не считался ни с кем и плевал на начальство, чем восстановил против себя почти весь британский генеральский штаб. Только небольшая группа экспертов ценила его поистине энциклопедические знания и умение вести дела с арабами. Лоуренс знал, что у него имеются влиятельные друзья в Лондоне. Поэтому он, не стесняясь, гнал от себя тех, которые мешали ему или просто не нравились ему. Самоуверенный и дерзкий, мечтательный и надменный, Лоуренс в двадцать лет стал офицером отделения Интеллидженс сервис в Каире, лучше всех изучил арабов и имел наиболее широко разветвленную и хорошо организованную агентурную сеть на территориях, занятых турками. Замкнутый, тщеславный, обожающий преклонение перед собой, он был храбр перед лицом опасности и авантюристичен до предела. Лоуренс превратился в настоящего кочевника, носил одежду бедуинов, прекрасно ездил на верблюдах, был неприхотлив в еде, легко переносил жару и жажду и превратился в конце концов в руководителя арабских повстанческих отрядов, которые весьма эффективно боролись против турок. Он был похоронен в лондонском соборе святого Павла среди британских военных героев и артистических знаменитостей.

Некоторые биографы Лоуренса полагают, что развившийся после детских переживаний мазохизм своей оборотной стороной имел садизм, что проявилось будто бы в его жестокости при руководстве арабским восстанием. Противники этой точки зрения в ответ цитируют воспоминания британского дипломата и офицера штаба Алленби Алека Киркбрайда, в котором тот, ссылаясь на поведение Лоуренса в его присутствии, утверждает, что «вкусы у него были какие угодно, только не кровожадные». В свою очередь, сторонники концепции Лоуренса – садо-мазохиста полагают, что Лоуренс отличался склонностью к жестокости и поощрял зверства, которые совершали арабы. В доказательство приводят пример, что Лоуренс, по его собственному признанию, отдал однажды приказ «пленных не брать», потому что он и бедуины его отряда пришли в ярость, увидев трупы женщин и детей, убитых турками в деревне Тафас. В «Семи столпах мудрости» он писал: «Я сказал: «Лучшие из вас принесут мне как можно больше турок мертвыми», – и мы обратились вслед за удаляющимся врагом, пристреливая по пути тех, кто отбился в дороге и умолял нас сжалиться. ‹…› По моему приказу мы не брали пленных, единственный раз за всю нашу войну. В безумии, порожденном ужасами Тафаса, мы убивали, убивали, стреляя даже в головы упавшим и в животных, как будто их смерть и потоки крови могли утолить наши муки.

Только один отряд арабов, не слышавший наших вестей, взял пленными последние две сотни людей из центрального отряда… Позади них человек на земле что-то истошно закричал арабам, и они, бледные, подвели меня к нему. Это был один из нас с раздробленным бедром. Кровь хлынула, залив вокруг него всю землю, и он остался умирать; но даже тогда его не пощадили. В духе сегодняшнего дня, его мучили и дальше – плечо и вторую ногу ему пригвоздили штыками к земле, как у насекомого на булавках.

Он был в полном сознании. Когда мы спросили: «Хассан, кто это сделал?» – он поднял глаза на пленных, которые жались друг к другу, совершенно сломленные. Они ничего не сказали, прежде чем мы открыли огонь». Между прочим, среди пленных, по словам Лоуренса, были не только турки, но и немецкие и австрийские пулеметчики».

Лиддел Гарт, явно очарованный личностью Лоуренса, дает описание резни в Тафасе в благоприятном для него свете: «Лоуренс сразу же поехал со своей охраной в Тафас, чтобы, если возможно, задержать турок до прибытия на подмогу регулярных частей арабов. Маневр оказался слишком поздним, чтобы спасти Тафас. Приближаясь к деревне, Лоуренс увидел поднимавшийся дым и встретил нескольких обезумевших от горя беженцев, которые рассказали об ужасных деяниях, происшедших час назад, когда турки заняли деревню. Резня была уже закончена, и турецкие колонны выходили из деревни, чтобы продолжать свое движение на север. С целью задержать их до прибытия, пехотных частей Нури Саида, охрана Лоуренса открыла огонь. Когда артиллерия подошла и заняла позицию, заставив противника повернуть на восток, Лоуренс в сопровождении Таллала и Ауда проскользнул в деревню за спиной турок. Они наткнулись на трупы мертвых детей и тела женщин, убитых непристойным образом.