Книга Что-то со мной не так - Лилия Дэвис

– Великий еврейский врач, – говорит мой муж, тоже еврей.

Что-то со мной не так

Он сказал, во мне было что-то, что не понравилось ему с самого начала. Не то чтобы он сказал это не по-доброму. Его нельзя назвать недобрым человеком, по крайней мере сознательно недобрым. Он сказал это лишь потому, что я пыталась заставить его объяснить, почему он так резко изменил свое отношение ко мне.

Я могу спросить его друзей, что они думают по этому поводу, потому что они знают его лучше меня. Они знакомы с ним больше пятнадцати лет, а я всего около десяти месяцев. Они мне нравятся, и я, похоже, им тоже нравлюсь, хотя нельзя сказать, что мы очень хорошо друг друга знаем. Что я хочу сделать, так это позвать минимум двух из них пообедать или выпить вместе, чтобы поговорить о нем, прежде чем начну составлять себе о нем более четкое представление.

К неверным умозаключениям насчет человека прийти нетрудно. Теперь я вижу, что на протяжении всех этих месяцев постоянно делала неверные умозаключения. Например, когда я боялась, что он будет со мной суров, он оказывался добр. Или когда я думала, что он будет несдержан, он был исключительно вежливым. Когда я опасалась, что его будет раздражать мой голос по телефону, он радовался моему звонку. Когда я была уверена, что он ополчится против меня из-за того, что я вела себя с ним весьма холодно, он проявлял гораздо больше желания, чем прежде, быть со мной и шел на большие хлопоты и траты, чтобы мы могли провести вместе немного времени. А потом, когда я решила, что этот мужчина как раз для меня, он вдруг все расстроил.

Это оказалось для меня неожиданностью, даже несмотря на то, что в последний месяц я чувствовала, как он отдаляется. Например, он перестал писать так часто, как прежде; когда мы бывали вместе, говорил мне больше обидных вещей, чем когда-либо раньше. Когда он ушел, я думала, что все кончено. Он взял месяц, чтобы подумать, и я считала, что вероятность того, что он скажет в конце, – пятьдесят на пятьдесят.

Полагаю, это показалось мне неожиданным из-за надежд, которые я к тому времени возлагала на наши отношения, и мечтаний, которые связывала с нами, – это были обычные мечты об уютном доме, милых детях, о том, как мы вдвоем в этом доме по вечерам работаем, уложив детей спать, и еще кое о чем – о том, как мы будем вместе путешествовать, как я научусь играть на банджо или мандолине, чтобы аккомпанировать ему, потому что у него прелестный тенор. Теперь, когда я представляю себя играющей на банджо или мандолине, сама идея кажется мне глупой.

Кончилось это тем, что он неожиданно позвонил мне и сказал, что наконец принял решение. Потом сказал, что, поскольку ему было трудно во всем этом разобраться, он набросал кое-какие заметки относительно того, что собирался мне сказать, и спросил, не буду ли я против, если он их прочтет. Я заявила, что очень даже против. Он сказал, что по крайней мере будет в них заглядывать время от времени в ходе разговора.

После этого он стал очень рассудительно говорить о том, насколько мало у нас шансов быть счастливыми вместе, и о том, что нам следует сменить наши отношения на чисто дружеские, пока не поздно. Я сказала, что он говорит обо мне как о старой покрышке, которая может лопнуть посреди дороги. Он счел это забавным.

Мы говорили о том, какие чувства он испытывал ко мне в разное время, и о том, какие чувства в разное время испытывала к нему я, и выходило, что наши чувства не слишком совпадали. Потом, когда я захотела узнать точно, что он чувствовал ко мне вначале, на самом деле желая понять, какими были его чувства в лучший момент наших отношений, он выдал мне со всей простотой: было во мне кое-что, что ему не понравилось с самого начала. Он не хотел обидеть меня, а лишь старался объясниться начистоту. Я пообещала не спрашивать, что именно ему во мне не понравилось, а пойти лучше подумать обо всем этом самой.

Мне не хотелось слышать о том, что во мне было что-то раздражавшее его. Я была шокирована тем, что человеку, которого я любила, что-то всегда во мне не нравилось. Конечно, и мне в нем кое-что не нравилось, например, аффектация, с какой он включал в свою речь иностранные выражения, но, хоть я и замечала такие вещи, никогда не говорила ему об этом прямо. Однако, если попытаться мыслить логически, придется признать, что в конце концов во мне действительно что-то может быть не так. Проблема состоит в том, чтобы вычислить, что именно.

В течение нескольких дней после нашего разговора я пыталась думать об этом, и мне пришло в голову несколько предположений. Вероятно, я была чрезмерно молчалива. Он любит поговорить сам и любит, чтобы собеседники тоже много говорили. Я не слишком разговорчива или по крайней мере не настолько, насколько ему, возможно, хотелось бы. Время от времени у меня возникают неплохие идеи, но знаний у меня маловато. Долго говорить я могу только о некоторых скучных вещах. Возможно, я слишком много говорила о том, как ему следует питаться. Меня беспокоит вопрос о том, что люди едят, и я говорю им, что нужно есть, но многие находят это утомительным; моему бывшему мужу это тоже никогда не нравилось. Возможно, я слишком часто упоминала своего бывшего мужа, и он подумал, что я все еще его помню, что было неправдой. Возможно, его раздражало, что он не может поцеловать меня на улице из страха, что мои очки ткнут его в глаз, а может, он вообще не хотел встречаться с женщиной, которая носит очки, может, ему не нравилось всегда смотреть мне в глаза через голубоватые тонированные линзы. Или, например, он не любит людей, которые ведут записи на картотечных карточках: на маленьких расписывают режим питания, на больших – планируют летний отдых. Мне и самой это не слишком нравится, и я не всегда этим занимаюсь. Просто это способ попытаться упорядочить свою жизнь. Но он мог наткнуться на какие-то из этих карточек.

Больше, пожалуй, ничего такого, что могло раздражать его с самого начала, я придумать не смогла. Все, что приходило мне в голову, казалось не тем. В любом случае я не собиралась и дальше в этом копаться, поскольку, даже если бы поняла, что с его точки зрения со мной было не так, ничего не смогла бы с этим поделать.

В конце нашего разговора он попытался рассказать мне о том, какие у него интересные планы на лето. Теперь, когда мы уже не будем вместе, он собирался отправиться в Венесуэлу к друзьям, которые проводили какие-то антропологические изыскания в джунглях. Я сказала ему, что не желаю слышать об этом.

Разговаривая по телефону, я потягивала вино, оставшееся от большой вечеринки, которая состоялась у меня накануне. Повесив трубку, немедленно сняла ее снова и сделала серию звонков, а разговаривая, прикончила одну из оставшихся бутылок и начала другую. В этой вино оказалось более сладким, чем в предыдущей, и я его тоже прикончила. Сначала я поговорила с несколькими людьми, жившими здесь же, в городе, потом, когда стало слишком поздно, стала звонить знакомым в Калифорнию, а когда было уже поздно звонить и в Калифорнию, позвонила в Англию кому-то, кто только-только встал с постели и не был слишком расположен разговаривать.

Между звонками я иногда подходила к окну, смотрела на луну, которая находилась в первой четверти, но светила чрезвычайно ярко, думала о нем, и мне в голову пришло: интересно, когда я перестану вспоминать о нем каждый раз, глядя на луну? Причина, почему я подумала о нем, увидев луну, заключалась в том, что в течение первых пяти дней и четырех ночей, которые мы провели вместе, луна прибывала и дошла до фазы полнолуния. Ночи стояли ясные, мы были за городом, где на небо обращаешь больше внимания, и каждую ночь рано или поздно вместе выходили на свежий воздух отчасти для того, чтобы оказаться подальше от некоторых членов наших семей, находившихся в доме, а отчасти просто ради удовольствия побродить по лугу или лесу под лунным светом. Проселок, взбегавший от дома вверх, к лесу, изобиловал корнями и камнями, поэтому, спотыкаясь, мы постоянно сталкивались и все теснее сжимали друг друга в объятиях. Мы говорили о том, как чудесно было бы вынести кровать на луг и лежать на ней под луной.