Книга Не хочу быть полководцем - Валерий Елманов

– Я же сказал – все, – заверил я его, добавив для вящей надежности: – Даже о том, сколько лет тебе его носить, и то ведаю. Только повели снять с дыбы, а то мне так говорить несподручно.

Борис беспомощно развел руками:

– То не в моей власти. Ежели токмо губной староста дозволит. – И оглянулся.

Никита Данилович недовольно поморщился:

– Тать это, – мрачно сказал он. – Хитрый тать. Думаешь, он и впрямь что-то ведает? Да ему время надобно до вечера выгадать, чтоб себя от мук избавить, и ничего боле, уж поверь мне, старому. Я его подлую душу насквозь зрю.

– А снять бы все одно надобно, – настойчиво произнес Борис.

– Ты ныне, племяш, хошь у царя и в чести, – продолжал выказывать свое упрямство Никита Данилович, – но вьюнош летами. Он сейчас как начнет всяку небывальщину сказывать, дак тебе голову и закружит. Ты ему поверишь, а он и рад-радехонек. К тому ж тайное он ведает, и выпускать его отсель никак нельзя.

– А зачем выпускать? – удивился Борис. – Я о том и не говорил. Посижу послушаю, а дальше твоя воля – что хотишь, то и твори.

– Ладно, – кивнул Никита Данилович. – Быть посему. – И с видимой неохотой двинулся ко мне, извлекая из сапога нож.

Время на развязывание веревки, держащей меня в неразлучном единстве с дыбой, он тратить не стал – полоснул по ней со всей злости, так что вскользь даже чиркнул по моему запястью, и я кулем свалился на земляной пол. Помочь подняться у него тоже в мыслях не было – стоял и разглядывал, как я, кряхтя и сопя, встаю с колен. Да и веревочные узлы на моих руках он оставил в целости. Ну и пускай. С дыбы сняли – уже радость. Прощай, мечта мазохиста! Или… до свидания? Нет уж, хорошего понемногу, постараюсь больше с тобой не встречаться.

Плюхнувшись на лавку, я угрюмо заявил:

– При нем, – указал на Никиту Даниловича, – говорить мне с тобой нельзя.

– Во, видал! – даже обрадовался тот. – Дай воды студеной, а потом – где ж медок хмельной?

– Никита Данилыч – мой двухродный стрый, а я от своих родичей ничего таить не намерен, – заявил Борис.

– Есть тайны, которые и жене с сыном доверить нельзя, а не то что родичам, – буркнул я. – У тебя-то пока ни того, ни другого, но это я к примеру.

– Думаешь, молодой, стало быть, не женат, – усмехнулся Борис. – Ан промахнулся ты.

– Нет, – мотнул я головой. – Помолвлен ты, ведаю. Но свадебки еще не было.

– А это откель тебе известно? – полюбопытствовал Борис.

– Сказано же: ве-да-ю, – по складам произнес я последнее слово, постаравшись вложить в него и легкую угрозу, и предостережение, и таинственность. В общем, чтоб оно прозвучало с такой значительностью и уверенностью, сомневаться в которых не просто глупо, а нельзя.

Вроде бы получилось. Во всяком случае, Борис повернулся к Никите Даниловичу и уставился на него. Я не видел взгляда, устремленного им на своего дядю, но, наверное, он был достаточно выразителен, потому что старший Годунов вновь затянул речь о том, что я просто хитрый тать, напомнив заодно, что, скорее всего, убийство Дмитрия Ивановича, который воспитал его, Бориса, как родного сына, равно как и жены его, добрейшей Аксиньи Васильевны, моих рук дело.

Борис продолжал молчать. Никита Данилович в ярости бросил тяжелый кнут на стол, угодив им прямо в стопу бумаги, круто развернулся и тяжело побрел вверх по лестнице. Годунов неторопливо уселся на лавку возле стола и тихо заметил:

– Осерчал старый. Обидел я его. – И ко мне: – Ты уж, как там тебя, не ведаю имечка, потрудись, докажи, что я не понапрасну так-то с ним поступил. И лгать не удумай, – предупредил он. – Раз поймаю, дале слушать вовсе не стану.

– Не пожалеешь, – заверил я его и приступил к рассказу, постаравшись излагать как можно короче, пока не дошел до дня, когда впервые увидел его в царской свите.

Скрывать, что под личиной юродивого на самом деле прятался я, тоже не стал, то есть говорил чистую правду, как оно все было. Тут уж либо пан – либо… дыба.

– Выходит, и пророчества твои… – протянул он разочарованно, но я перебил:

– Нет. То, что я тогда сказал, истина, ибо я на самом деле ведаю.

– Во всем истина? – уточнил он, скорее всего подразумевая то, что я сказал ему тогда напоследок, стоя у самой двери.

– Во всем, – кивнул я. – Мне лгать нельзя, а то дара лишусь.

– А что ж ты, коль такой провидец, Петряя этого не изобличил? – недоверчиво спросил он.

– Лицом к лицу узрети не дано мне лика, я плохо вижу рядом – все больше издалека, – туманно пояснил я, вовремя перефразировав Есенина, и добавил на всякий случай: – То, что случится со мной, я и вовсе не зрю, а вот у других… – Но тут же поправился, сыграв в откровенность: – Хотя всякое бывает. Иной хорошо виден, словно наяву, а чаще гляжу на человека, и перед глазами темнота.

– А меня, стало быть, увидел, – усмехнулся он.

– И тебя, и сестрицу твою, – уверенно сказал я.

– Ишь ты, – удивился он. – Так она же маленькая вовсе. Чего там разглядывать-то?

– А то, что и у тебя, – бухнул я. – Царский венец на ее голове узрел.

– Не промахнулся? – хмыкнул Борис. – Я слыхал, государь на следующее лето царевича оженить хочет, а на Руси невест моложе двенадцати годков не бывает. Моей же Ирише, – ласково-любовно произнес он имя сестры, – как ни крути, а токмо одиннадцать сполнится, да и то чрез лето, на следующую осень. Да и в двенадцать-то не часто замуж берут. Лишь когда породниться потребно, – пояснил он. – Не мыслю я, что государь так жаждет годуновский род приблизить, что решит царевича Ивана…

– Федора, – перебил я его. – Царевича Федора он на Ирине женит.

– Тогда сызнова промашку ты дал, – убежденно заявил он. – Государь нипочем своего второго сына наследником не сделает. Он хошь и гневен бывает на старшего, и длань в ход пускает, но то поучает по-отцовски. А престола лишить – иное.

– Поучает, – усмехнулся я, и мне почему-то вспомнилась картина Репина, на которой Иоанн Грозный убивает своего сына, а если точнее, то уже прошелся по нему своим посохом и теперь печалуется, раскаиваясь в содеянном.

Царь на ней, конечно, не был похож на настоящего, которого я имел счастье лицезреть, хотя через одиннадцать лет, если не знать ни в чем меры, можно опуститься и до такого уровня. У него и сейчас мешки под глазами будь здоров. Да и отечность тоже видна. Пока небольшая, но это ведь только начало, а дальше больше. Однако вдаваться в подробное изложение причин, по которым царский престол не получит старший из царевичей, я не стал, побоявшись переборщить с пророчествами. Да и хватит для него пока. К тому же не такой у меня и большой запас познаний в грядущем. За три дня изучения источников, пускай самого старательного и добросовестного, всего не запомнишь. Так что я отделался многозначительным: