Книга Будьте здоровы и держите себя в руках - Андрей Бильжо

А сидел я перед ним в чистом белом халате и в галстуке – так было принято одеваться советскому врачу-психиатру. Потому как если халат мят и галстука нет, то это уже не врач, а работник плодоовощной базы.

Впрочем, уже в то время западные психиатры вели прием без белого халата, но в галстуке. (Смотри американское кино, где во многих фильмах психиатр – абсолютный герой. И, между прочим, красив, силен и умен. Ричард Гир, Брюс Уиллис и др. – а не полусумасшедший, стряхивающий с себя чертиков психиатр советского кино.)

И вдруг после моего невинного вопроса про галстук Сергей К. решительно заявляет: “А я, Андрей Георгиевич, галстуков вообще не ношу! – и после короткой паузы: – Потому что галстук – это мужской атрибут!..” Вот тебе раз!

И все… И дальше его прорвало. И стала выстраиваться стройная клиническая история его страданий – или иначе: картина непростой жизни человека.

Сергей К. еще в школе понял, что он не совсем такой, как его одноклассники. Его тянуло к мальчикам, но как-то по-другому – не как к своим, а как к девочкам.

В старших классах Сергей понял, что он гомосексуалист – и это приговор. Напомню, что описываемые события происходили в 70-е годы, а разговаривали мы в начале 80-х – за гомосексуализм тогда сажали. Это было позорно. В этом нельзя было признаться никому.

Между тем Сергей К. успешно поступил в консерваторию и… влюбился. Влюбился по уши – в своего однокурсника. Они были друзьями, что называется, не разлей вода. Так считали все, кто их знал. Да так оно, собственно говоря, и было. Но для Сергея К. это было больше, чем дружба. Много больше! Эта была страсть, в которой он никому не мог сознаться и которой никак не мог проявить. Он с этим жил. Один. Стеснялся, мучился, страдал.

Ведь он не был виноват в том, что родился таким.

Надо сказать, что я тогда вообще впервые в жизни увидел гомосексуалиста. Причем без кажущихся неотъемлемыми черт феминизма. Не было никаких ужимок, жеманства, кокетства и сегодня всем известной пародируемой интонации. Я тогда понял, что любой человек имеет право на то, чтобы ему было просто хорошо.

Что за отличие одного человека от другого наказывать невозможно.

В общем, я оказался первым, кому мой пациент Сергей К. выложил свой секрет, который он хранил не одно десятилетие.

Однажды Сергей К. все-таки признался в любви своему другу. Тот сначала не понял, потом испугался, наговорил каких-то гадостей и оскорблений и исчез из жизни моего пациента навсегда. А Сергей, между прочим, совсем не мыслил о какой-то сексуальной связи. Он вообще был девственником. Все его чувства носили исключительно платонический характер.

“Вот его фотография, Андрей Георгиевич, посмотрите…” – и он протянул мне черно-белую фотографию молодого мужчины… Здесь надо перевести дыхание. Мужчина внешне очень был похож на меня тогдашнего – просто мой двойник. Большой лоб, залысины, вьющиеся слегка на висках волосы, усы, густые сросшиеся брови, и из треугольника расстегнутой рубашки выбивался серьезный волосяной покров.

Я невольно проверил, все ли пуговицы на моей рубашке застегнуты.

“Теперь вы все поняли?..” – как-то обреченно спросил он.

Так он просто влюбился в меня! Бедняга. И поэтому все выложил мне. Он выбрал тему диссертации “Скандинавский джаз”, чтобы уехать туда на какую-нибудь конференцию и там остаться навсегда – ведь скандинавские страны были тогда единственными, где однополая любовь не преследовалась законом.

Сергей К. еще приходил ко мне несколько раз. Приносил мне джазовые пластинки. Даже звонил мне домой. Звал на концерты. Но я был по-врачебному строг.

При этом мне было его безумно жаль. Я понимал, что ему очень плохо. А ему, кажется, после разговора со мной стало значительно легче.

Я показал Сергея К. высокой психиатрической комиссии и все рассказал. Я, конечно, рисковал – ведь мог его подставить. Но я почему-то был уверен в своих учителях, во всяком случае в тех, кому его показывал.

Ничего нигде про его нетрадиционную ориентацию комиссия не написала – так решили все. Все понимали, что если об этом написать, то это значит – парню конец! Не видать ему заграницы как своих ушей, да и много чего ему не видать.

Вот такая была история, научившая меня очень и очень многому.

Ну, будьте здоровы и держите себя в руках. Будьте терпимы друг к другу.

15. Второй случай из моей психиатрической практики

Володя К. жил со своей тетей, которая и привела его в больницу имени П. П. Кащенко.

Невысокого роста, круглая, она была работником торговли – Володина тетя. Это было видно по ней самой. Все советские работники торговли были чем-то похожи друг на друга. Возможно, это было еще понятно и потому, что каждый раз, когда она навещала своего племенника, она заодно притаскивала медперсоналу в отделение продукты, которые в магазинах тогда отсутствовали.

Володина тетка рассказала, что забрала племянника в Москву после того, как умерли его родители и все родственники на Алтае – по-моему.

Родился Володя К. в какой-то заброшенной, богом забытой деревне, где все пили. Причем пили не переставая. Перманентно. Один отваливался от длинного стола, его место занимал другой, тут же поднявшийся с пола. Как бы вырастал из земли человек. Пили круглосуточно. Пили и умирали.

Первыми словами маленького Володи К. были: “Дай вина!” – так интеллигентно в этой деревне называли самогон, который лился там бурной рекой.

Добрые сельчане, конечно, не отказывали Володе К. в такой мелочи. Так он начал выпивать в три года. Бегал голым в валенках под столом – “когда был Ленин маленький, носил он тоже валенки…” – и повторял одну и ту же фразу: “Дай вина, дай вина, дай вина”.

В восемь лет полумертвого Володю нашли в колее спящим. Рядом лежала пустая четвертинка и половинка головки репчатого лука.

После смерти родителей Володи К. его московская тетка забрала мальчика к себе. С этого времени, то есть лет с десяти, он бросил пить.

Здесь, мне кажется, следует оценить доброту этого советского работника торговли. Говорю это без всякой иронии. Согласитесь, все-таки надо иметь силы и сердце, чтобы черт знает откуда притащить не очень умного, не учившегося в школе мальчика и ему посвящать много времени.

В мое отделение Володя К. поступил, когда ему было лет 18. Это был бредовой больной. Фабула его бреда была очень примитивна – ведь она напрямую связана с интеллектом и эрудицией.

Володя К. делил всех людей на две категории: собственно человеков и “буратин”.

– Понимаете, Андрей Георгиевич, – объяснял Володя, – есть человеки, а есть “буратины”. У “буратин” под кожей все из дерева.

– Ну, ты, я надеюсь, не собираешься ножиком проверять, кто “буратино”, а кто человек? – спрашивал я.