Книга Простодурсен. Зима от начала до конца - Руне Белсвик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В маленькой приречной стране наступила зима. Тяжёлый белый снег покрыл взгорки, норки и дома. Река потемнела, как глухая ночь. Она норовила утечь от зимних морозов, не застывать на месте. Но они упрямо желали сковать её льдом. В приречной стране было тихо. Все шумные зарылись в снег, а голосистые улетели в тёплые края. Только изредка проснётся, бывало, ветер да стукнет друг о друга большие ветки, выбивая сухую скрипучую музыку и обтрясая снег.
Простодурсен и Утёнок коротали время у себя в дому, радуясь, что близится великий марципановый праздник. Они устроились у печки. Открыли дверцу и всматривались в добрые, жаркие языки пламени. Они обсуждали, как бы им получше оголодать к этому пиршеству. То ли есть пудинг через день, то ли каждый раз съедать половину обычной порции.
Им было невдомёк, что в вечерней темноте кто-то стоит под окном и смотрит на них. Кто-то бесшумно стоял и молча смотрел, как тёплые и уютные отсветы пламени ложатся на две физиономии – с клювом и без.
– На марципановом празднике мы будем есть только марципаны? – спросил Утёнок.
– Да, – ответил Простодурсен. – Очень вкусные марципаны.
– И мы сначала поедим марципаны, потом съедим ещё марципанов и дальше закусим снова марципанами?
– Да. Мы будем есть сколько влезет.
– А когда больше не влезет?
– Марципанов больше не влезет? – переспросил Простодурсен. – Такого не бывает.
– Это потому что они очень вкусные?
– Да.
– А на вкус они какие?
– Вкусные.
– Нет, но на что они похожи?
– Они ни на что не похожи. Ковригсен лепит их в форме коз, или диковинных лягушек, и ещё разных троллей, и какие-то длинные яйца. Они бывают синие, жёлтые, зелёные, белые, красные и в полоску. И вкус у всех фигурок разный. Язык не устаёт их пробовать, живот требует добавки.
– А как он требует?
– Кричит «Дайте ещё!».
– Живот кричит?
– Не криком кричит, но… Это всё равно что съесть утренние облака, полные солнечного света.
– Разве облака едят?
– Не едят, нет. Но я просто объясняю тебе, какие прекрасные марципаны бывают на празднике марципанов.
– Слышишь? Мой живот, мне кажется, уже начал кричать.
– Ну вот видишь.
– Но когда живот перестанет кричать? Когда мы так наедимся, что в нас больше и крошки не засунуть? Тогда мы просто побредём домой спать – и всё?
– Нет. Сперва Октава споёт песню. А Сдобсен расскажет о жизни за границей. А Ковригсен прочитает стихи.
– А я?
– Что ты?
– Я буду сидеть и слушать?
– Тебе не хочется?
– Хочется. Только я тоже хотел бы выступить. Показать фокус или сыграть сценку.
– Это наверняка можно.
– Здорово! Теперь я буду радоваться празднику ещё больше. Представляешь, вот я выхожу, сытый по самый клюв, и начинаю выступать…
– Да.
– Сколько чудесного в нашей стране!
– Ты считаешь?
– Конечно. Например, мы можем радовать друг друга песнями или стихами. Или радоваться тому, что ещё только будет потом. Вот как марципановому празднику.
– Ты прав. А если завтра будет хорошая погода, можем пойти покидать в речку снежки-бульки.
Так они проводили вечер. Что-то говорили по очереди. Обычно всего несколько слов. Потом замолкали. А ещё потом вдруг, как по волшебству, находились новые слова, и разговор продолжался.
Но тот, кто тёмным холодным вечером подсматривал в окно, стоял тихо-тихо. И ел глазами двоих у печки. Это был Пронырсен. Он опирался на лопату. И думал, что это как-то очень странно. Потом задумался, что именно кажется ему странным. И понял: по-настоящему странно, что он тихо стоит на месте.
Пронырсен не стоял на месте никогда. Ноги даны ему, чтобы ходить или бегать, считал он. А руки – чтобы хватать, поднимать и двигать вещи или рубить дрова.
Но сейчас он просто не мог сойти с места.
То, что он видел в окне, не отпускало его.
Во-первых, само окно. Снаружи мороз что есть силы мостил его льдом. Но тепло изнутри дома всё время перетапливало иней в капли воды. И получилось, что домик – как сонный зверь, лежит и щурится в темноту приоткрытым глазом.
А в окне виднелись Простодурсен с Утёнком. И вы знаете, что они делали? Пронырсен просто отказывался верить своим глазам. Причём эта парочка занималась своим чудовищным делом уже давно. Они сидели и разглядывали огонь. Пронырсен с ужасом видел, что они не отворачивались, не качали головой и не рвали на себе волосы от отчаянья. Нет, они с улыбкой наблюдали, как их собственные дрова прогорают щепка за щепкой! Неужели можно улыбаться, когда твои драгоценные полешечки превращаются в золу? Или они забыли, сколько труда стоит заготовить их на зиму?
Сам Пронырсен всегда садился к печке спиной, чтобы не видеть, как сгорают дрова.
– Фуф! – сказал он вдруг. И сам вздрогнул от этого шустрого словца, которое вырвалось у него без спросу. Других слов на улице в этот холодный и тёмный зимний вечер не было. А это походило на всхлип. Короткий вздох, одиноко нырнувший в снег над рекой и тихо пропавший.
«И что вообще происходит? – подумал он. – Что за дурь несусветная? Я правда стою тут по пояс в снегу, ещё и с лопатой?»
«Да, – пробормотал в ответ внутренний голос. – Стоишь».
«И наплевать, – продолжал внутренний голос, – что в этом такого?»
Бормотание бормотало всё громче и уже почти забормотало Пронырсена до потери пульса и головы. К счастью, тут у него страшно замёрзли кулаки и нос.
– Спасибо, – сказал Пронырсен.
Он сказал это морозу, который так вовремя его заморозил и тем пресёк бормотание.
Пронырсен отвернулся от окна. И уставился на чёрный еловый лес. Ему надо пройти его весь, чтобы дойти до своей норы. Холодной стылой норы в морозной черноте.
Внезапно Пронырсен вспомнил, зачем пришёл к Простодурсену. Он принёс лопату, он брал её взаймы.
