Книга Красное бикини и черные чулки - Елена Яковлева

— Ты же маринист, Порфирий, — напомнила зардевшаяся Жанка.

— Ничего, он тебя на фоне моря намалюет в виде русалки, — фыркнула я и сгребла с капота присланные мне утром причиндалы. Сунула обратно в коробку и бросила на заднее сиденье.

— А че, запросто! — взбодрился Порфирий. — А хотите, сделаем групповой портрет. Будете вдвоем позировать.

— Нет уж, только без меня, — решительно запротестовала я. А то кто его знает, этого идиота, возьмет и правда намалюет. По крайней мере одну свинью он мне уже подложил, так что ему помешает подложить вторую? И как я только купилась на Жанкины посулы, убей бог, не пойму. Выходит, если на кого и нашло затмение, так это на меня. Впрочем, моему падению предшествовали некоторые объективные обстоятельства. Во-первых, Краснопольский требовал рейтинга, во-вторых, эта затянувшаяся склока с ныне покойной Пахомихой так меня измотала, что я слегка утратила чувство реальности. И Жанке надо отдать должное, уж какой она была сладкоголосой, с утра до вечера пела:

— Нет, ты включи телевизор и посмотри эти так называемые ток-шоу. Ведь сплошные подставы! Для каждого свой рояль в кустах заготовлен. И ничего, народу нравится. Рейтинг — во, ведущие бабки заколачивают, тебе и не снилось. А обленились как, совсем мышей не ловят. Одни и те же рожи из одной передачи в другую перепрыгивают. В этой он внебрачный сын Майкла Джексона, в следующей специалист по общению с душами усопших… Ой, да что там далеко ходить. На днях включаю первый канал. Естественно, очередное ток-шоу идет. Ведущий говорит: «Знакомьтесь с нашей героиней. Ее зовут Оксана». А я смотрю-смотрю, уж больно мне эта облупленная героиня кого-то напоминает. И тут до меня доходит: это же Венерка, мы с ней на одном курсе учились. Понимаешь, Венера! А у них — Оксана.

Я отбивалась довольно долго. Сначала решительно отвергала саму идею. Потом напирала на то, что подставы тоже нужно уметь организовать. Не будем же мы бегать по улице и зазывать себе кого-нибудь ну хотя бы на роль того же внебрачного сына Майкла Джексона. Тогда-то и возникла кандидатура мариниста. С Жанкиной подачи, разумеется.

— А что, — заявила эта провокаторша, — Порфирий — мужик нормальный, вполне сгодится для затравки. Составим ему текст, он его оттарабанит, а дальше народ сам косяком пойдет. Да что, у нас в губернии придурков мало, что ли?

Ясное дело, с последним спорить было трудно. Чего другого, а этого добра хватает. В смысле придурков. Вон ведь, Краснопольский нашу передачу уже три дня как прихлопнул, а контингент, на который так рассчитывала Жанка, все звонит и звонит. Ну просто масса желающих излить душу в прямом эфире, спрятавшись за ширмой. Одна беда — ток-шоу накрылось, поскольку Жанкина подстава — Порфирий своими зубодробительными откровениями зарубил идею на корню.

А впрочем, хватит о грустном. Перейдем к печальному. Ведь если Порфирий в ту ночь сладко похрапывал на рыхлом Жанкином плече, то, значит, кто-то другой ловко воспользовался его замечательным «ноу-хау». И прикончил Пахомиху? Бред! Получается, что Порфирий вызвал в ком-то приступ агрессии? Так бывает? А черт его знает. Я же знаю одно: следователь Кошмаров первым делом засадил в кутузку именно Порфирия, и тот наверняка парился бы там и по сей день, не ввяжись в эту историю Жанка.

Я снова исподтишка приценилась к худой и нескладной фигуре Порфирия, пытаясь разглядеть в нем какие-то особенные признаки замаскированного маньяка. Ну хищное что-нибудь или зловещее. Однако увидела только смешное. Интересно, а маньяки бывают смешными, как вы думаете?

— Девки, а деньжонок не подкинете? — снова возник потенциальный маньяк. — Совсем на мели сижу.

— А что, творчество не кормит? — поинтересовалась я из чистой любознательности.

— Не-а, — горестно вздохнул Порфирий. — Народ пошел дремучий, малокультурный, в настоящем искусстве ни шиша не понимает. Им подавай массовую культуру.

— А ты, конечно, гордый, на массовую культуру несогласный, — резюмировала я. — Предпочитаешь шедеврами пробавляться. А зря. Пейзажи нынче не в ходу, особенно морские. Сейчас другие направления в живописи популярны. Боди-арт, например. Слышал про такой?

— Это когда голых баб расписывают, как пасхальные яйца? — уточнил горе-маринист и подмигнул Жанке. — Жанулька, а давай я тебя разрисую? Но предупреждаю, тематика будет морская.

— Не выдумывай! — хохотнула польщенная Жанка и привычным движением забросила в рот очередную вриглю.

— А какой холст пропадает! — Порфирий попытался обхватить руками давний объект своих вожделений.

Что верно, то верно. На Жанке при желании можно целую океанскую флотилию намалевать, и еще место останется.

И вообще повеселились мы изрядно, хотя происхождение белой коробки с красным бикини так и осталось невыясненным.

— Ты со мной или останешься? — спросила я Жанку, устраиваясь за рулем.

Жанка посмотрела на Порфирия, как бы испрашивая у него совета. Уж не знаю, какие авансы она разглядела на его пропойной роже, но выбор сделала не в мою пользу. Впрочем, я не сильно расстроилась. Пожелала этой сладкой до оскомины парочке приятного времяпрепровождения и двинулась домой. Впереди у меня был не самый лучший в моей жизни вечер, поскольку вопрос, где я возьму денег на новый бампер для «Мерседеса», все еще оставался открытым.

* * *

После непродолжительных, но тяжких раздумий я пришла к неутешительному выводу, что деньги придется выклянчивать у Дроздовского. У того, который был перед Прониным и которого, по версии следователя Кошмарова, мы не поделили с покойной Пахомихой. Этот самый Дроздовский — член правления банка, и тыща-другая баксов прорехи в его бюджете не сделают, но зато он и самый нудный из всех, на кого я когда-либо западала. Что касается остальных, то к ним я тоже могла обратиться с подобной просьбой, по крайней мере чисто теоретически, да что толку — они на нуле. Пронин вон даже лыжи с меня среди лета стребовал.

Сотовый Дроздовского не отвечал, а по домашнему мне отозвался милый и нежный девичий голосок. Я растерялась и бросила трубку, хотя странного в том, что у Дроздовского завелась подружка, в общем-то, мало. Он же здоровый молодой мужик, к тому же при деньгах. Вот если бы у него завелся дружок, тогда другое дело.

И все же, как это ни странно, я ощущала себя уязвленной. Уж не потому ли, что этот паршивец Дроздовский при нашем расставании очень убедительно живописал гамму переживаемых им на тот момент чувств? Ох сколько же там было слов, и все сплошь — эпитеты и метафоры. И гиперболы, как теперь выяснилось. Во всяком случае, памятная фраза о том, что «я прошлась по его душе напалмом, и цветок любви в ней больше никогда не расцветет», — явно из их разряда.

Осмыслив случившиеся с Дроздовским перемены и с горечью констатировав, что «цветок любви» в его душе, судя по нежному голоску на проводе, не только зацвел махровым цветом, но и вовсю колосится, звонить ему второй раз я так и не решилась. Лучше позвоню ему завтра на работу. А то, не дай бог, Дроздовский разобидится на меня за то, что нарушаю любовную идиллию или его новая пассия окажется ревнивой — а это очень даже вероятно, — и тогда никакой материальной поддержки со стороны бывшего воздыхателя мне не видать, как своих ушей.