Книга Девять месяцев из жизни - Риза Грин

Черил барабанит в дверь, и только через минуту, если не больше, Тик наконец слышит стук. Дикие звуки смолкают.

– Ну что? – орет она из-за двери. Говорится это мерзким тоном, который я тут же узнаю. Я таким тоном ору на Эндрю, когда он не дает мне спокойно почитать или поговорить по телефону. Или когда я злюсь на перевирание текстов песен. Ладно, согласна, надо действительно попробовать быть с ним помягче. Если бы он так со мной заговорил, я бы точно разревелась. Черил, однако, стоит у двери как ни в чем не бывало.

– Тик, детка, – говорит она нежным голоском, – открой дверь. Тут кое-кто хочет тебя видеть.

Черил смотрит на меня и сконфуженно улыбается. Я в ужасе понимаю, что она ничего не сказала Тик о моем приходе. Вот стерва, все-таки подставила меня.

Дверь распахивается, и на пороге появляется взбешенная Тик. Волосы у нее сегодня выкрашены в черный-черный цвет и торчат во все стороны, Она стоит босиком, в джинсах с черным клепаным ремнем и в старорежимной футболке с фотографией группы «Kiss». Почему-то раньше я не замечала, какая у нее чудесная фигурка. Создается ощущение, что это единственное, что она унаследовала от матери.

Чтобы избежать зрительного контакта, я смотрю не на нее, а на комнату. Должна признать, ничего смешнее я еще не видела. С первого взгляда понятно, что стиль декора выбирала Черил – он бабский, вычурный и чудовищно безвкусный. Розово-белая гамма, тесьма, кружавчики. Но еще забавнее то, как обошлась с этим безобразием Тик. Панковско-дадаистский шедевр.

Честное слово, Дюшан[13]не сделал бы лучше. По нежно-розовому берберскому ковру разбросаны несколько циновок Флокати, выкрашеных по краям в черный и темно-бордовый цвет. Полог, когда-то, наверное, висевший над кроватью на четырех белых стойках, заменен на огромное черное полотнище с белым граффити Black Flag. Вдоль всех стен по розовому фону идет бордюрчик из тюльпанов ручной росписи, причем каждый цветочек аккуратнейшим образом переделан в череп со скрещенными костями. В одном углу стоит профессиональная ударная установка, а в другом – главное блюдо: огромное зеркало в белой, сделанной под старину раме, к которому прилеплена вырезанная из картона в натуральную величину фигура тощего болезненного мужичка, выглядящего так, будто он вот-вот помрет от передозировки героина. В целом создается образ юной девственницы, которую лишил чести сам Джин Симмонс[14]. Просто гениально.

Увидев меня, Тик принимает вызывающую позу и бросает на мать убийственный взгляд.

– Что она здесь делает? – говорит она, кивая головой в мою сторону. Я убью Линду за такой подарочек.

– Тик, я попросила миссис Стоун прийти, чтобы поговорить с тобой о колледже, потому что в этом году ты ни разу не зашла к ней на собеседование.

Я криво улыбаюсь и чувствую себя полной идиоткой. Тик не обращает на меня никакого внимания.

– Не о чем говорить. Я не собираюсь в колледж.

Черил смотрит на меня, показывая всем своим видом, как она растеряна и смущена – что, в общем-то, естественно, – а потом поворачивается обратно к Тик. Теперь она говорит твердо и спокойно:

– Тик, давай не будем начинать это прямо с утра. Вы поговорите, или я больше не пускаю в дом твою группу. Обсуждению не подлежит.

Тик смотрит так, будто хочет испепелить всех взглядом, а Черил делает знак, чтобы я входила. Не успеваю я переступить порог, как она быстро ретируется, оставляя меня наедине с нервным подростком, у которого в комнате, между прочим, находится ряд тяжелых предметов, пригодных для нанесения тяжких телесных повреждений. Супер.

Я чувствую себя так неуютно, что не знаю, что делать. Стою и жду, пока она собирает с пола какое-то барахло; никто не произносит ни звука. Наконец через минуту-другую, она прерывает молчание.

– Какая сука, – бормочет она. Непонятно, обращается она ко мне или говорит сама с собой.

Ладненько, думаю я. Что мы с этим будет делать? Моя обычная стратегия общения с мрачными подростками заключается в том, что сначала лучше полностью соглашаться со всем, что они говорят. Я никогда не пытаюсь сразу предлагать свои решения, потому что терпеть не могу, когда Эндрю так делает, это сразу выводит меня из себя. У нас было уже столько скандалов по этому поводу, что я могу вести колонку в журнале про здоровую семейную жизнь. Вот, смотрите.

Я (плача или пытаясь не плакать): Я ненавижу (вставьте имя, ситуацию или жизнь вообще). Дальше будет еще хуже. Вся жизнь испорчена.

Эндрю: А почему бы тебе (вставьте какой-нибудь глупый совет, обычно заключающийся в том, что надо поговорить с человеком, ответственным за порчу моей жизни)? Таким образом ты возьмешь ситуацию в свои руки, и все будет хорошо.

Я: Нет! Это бесполезно. Я не буду этого делать. Я только хочу, чтобы ты согласился со мной, что моя жизнь (вставьте любой подходящий негативный эпитет).

Эндрю: Хорошо, твоя жизнь (вставьте негативный эпитет, использованный выше). Теперь ты довольна?

Я: Да.

В данном случае, однако, я не думаю, что стоит соглашаться с Тик, что ее маменька – сука. То есть я с ней, конечно, согласна, но вслух я этого говорить не буду. Выбираю тактику «давай-играть-в-открытую».

– Послушай, – начинаю я, – я прекрасно понимаю, что у тебя нет никакого желания со мной разговаривать. Честно говоря, я и сама планировала провести первый день каникул не с тобой. Но раз уж я здесь, давай попробуем использовать время более продуктивно.

Поскольку она, повернувшись ко мне спиной, не прекращает свою возню с тряпками, можно с уверенностью сказать, что моя речь не произвела не нее никакого впечатления. Я начинаю жалеть, что ничего толком не знаю об андеграундных панк-группах. Возникает искушение рассказать, что я тащилась от «Violent Femmes», но не хотелось бы получить в ответ выпученные глаза. Давно я не чувствовала себя такой отсталой. Надо срочно начинать записывать MTV.

– Знаешь, – говорю, все еще обращаясь к ее заднице, – твоя комната – это что-то. Представляю, в какое бешенство пришла твоя мама, когда увидела.

Она поворачивается ко мне с довольно гнусной ухмылкой. Ага. Я попала в точку.

– Думаю, не представляете, – говорит она. – Очень жестко обломилась. У нее на лбу есть большая вена, которая набухает, когда она злится, – так я думала, она сейчас лопнет. А отец сказал, что это круто, так что мне все сошло.

Она снова поворачивается, ко мне задом и продолжает возиться со своими тряпками.

Я выдерживаю паузу и продолжаю наступление:

– Думаю, больше всего тебе сейчас хочется свалить от нее подальше, как только ты закончишь школу.