Книга Орелин - Жан-Пьер Милованофф

Месяц спустя она появилась рядом с молодым Баррелем, сыном погонщика из Виллара. Затем ее часто видели на мотороллере позади Абеля Бюиссона, сына того хирурга, который удалил мне аппендицит. Абель, готовившийся к экзаменам на степень агреже[10]по классической филологии, был первым человеком, которому она доверила тайну о погибшем отце. Его ответ слово в слово она пересказала мне тем же вечером, и сегодня, наверное, я одна помню его:

— В прошлом каждого из нас есть погибший солдат. Одни узнают об этом слишком рано. Другие проводят всю жизнь в ожидании. Ты узнала правду в самый подходящий момент.

Хотя, насколько я знаю, она ничего не имела против Абеля и ставила его намного выше остальных своих поклонников, эта связь длилась не дольше, чем предыдущие увлечения.

Ее непостоянство смешило нас обоих. Ей в то время было девятнадцать лет, мне четырнадцать. Я старалась подражать ей во всем: копировала ее походку, жесты, пыталась воспроизвести легкость ее движений, свойственную ей одной манеру останавливаться посреди залитой солнцем улицы и откидывать голову назад (у меня и сейчас это получается неплохо). Я наблюдала, как она курит тонкие сигареты, которыми ее угощал один старый грек с площади Озерб. Иногда я делала затяжку и сразу же начинала задыхаться. Она никогда не смеялась надо мной, только снисходительно и немного грустно качала головой, как бы говоря: «Вот видишь, ты еще слишком мала для этого, ты не умеешь. Но ничего, придет и твое время».

Иной раз я просила у нее пудреницу с квадратным зеркальцем внутри, которая открывалась нажатием маленькой кнопочки. И она неизменно отвечала:

— Она там, в моей сумке, можешь ее взять, только осторожно, не помни фотографии!

Фотографии! Я совсем забыла о них. На них была запечатлена Орелин, и всегда самым невыгодным образом, всегда не в центре, не в фокусе, с расплывающимся, поднятым кверху лицом. И никогда такой, какой она мне нравилась. Это Баррель использовал верховые прогулки к вакаресскому пруду, чтобы сделать портрет своей невесты «a la Пикассо», как он говорил. В конце концов, может быть, эти фотографии были совсем не так уж плохи. Я уверена, что старый Баррель до сих пор хранит их в шкатулке, спрятанной где-нибудь в глубине шкафа, откуда по вечерам достает их с величайшей осторожностью, когда остается один.

Насколько я знаю, второй такой Орелин в жизни старого пастуха не было.

Что же касается того незабываемого образа в дюнах Эспигета, о котором упоминает Максим в начале своего повествования, то причиной его появления был Марко Тизоль, рыбак из Гро-дю-Руа, в настоящее время пенсионер, вдовец и дед восьмерых внуков. Синяя фуражка, наверное, очень шла Орелин. Скорее всего, это произошло во время одного из местных праздников. Мне жаль, что меня в тот момент не было рядом с братом: я наверняка бы заметила подробности, которые ускользнули от него.

Я могла бы назвать и другие имена, но это были бы всего лишь только имена, поэтому лучше сразу же перейти к Вальтеру Хану Младшему, своего рода гению.

Надо сказать, что к моменту упомянутого сеанса гипноза он и Орелин жили вместе в гостинице рядом с Одеоном. Это там, в пахнувшем нафталином и средством от мух номере, расположенном на последнем этаже, прямо под крышей (я там была два раза), они репетировали представление, в котором Максим так ничего и не понял.

В то время молодой артист, приехавший из Италии, где он учился у Дока Лугано, располагал всего-навсего двумя поношенными сценическими костюмами и кой-какими аксессуарами, умещавшимися в чемодане. Но он знал адреса всех кабаре и мюзик-холлов на Юге Франции и возлагал большие надежды на свой проект — заново поставить в современном стиле некогда всемирно известный номер с летающими женщинами, который можно было увидеть еще в начале века. Идею ему подал Док Лугано, начинавший свою карьеру на Тронской ярмарке как раз тогда, когда заканчивалась мода на летающих женщин, этих «королев воздуха» в купальниках из красного и розового шелка, перемещавшихся по воздуху над головами зрителей без страховочных тросов. Поскольку подобный аттракцион требовал дорогостоящей аппаратуры, то начинающий маг искал предпринимателей и финансистов, готовых инвестировать средства в его проект. А пока он занимался гипнозом, показывал фокусы и тем кое-как перебивался.

После представлений в Ницце, Марселе, Экс-ан-Провансе и Тарасконе Вальтер Хан Младший появился в Ниме, где необходимость раздобыть шелковую нить привела его в галантерейную лавку Орелин. В тот день меня не было в магазине, иначе бы это я обслуживала нового клиента с добросовестностью, которую я проявляла во всем, что касалось торговли.

От моего внимания не ускользнули бы ни мятый воротник рубашки, ни сильная изношенность брюк — подробности, которых не заметила моя кузина, пораженная тонкостью рук незнакомца и деликатностью его манер.

Никогда еще продажа катушки ниток не требовала от галантерейщицы стольких хлопот и размышлений. За нужными цветами и номерами, которых не было на полках, она не поленилась сходить на склад. Наверное, если бы было необходимо, Орелин отправилась бы за ними хоть на край света. Выложив товар на прилавок, она достала коробку с иголками, выбрала несколько цветных нитей и сделала на куске ткани несколько стежков для пробы. Посреди этой процедуры она вдруг подняла голову и спросила:

— Вы работаете в швейном производстве?

— Нет!

— Но вы ведь специалист?

— О нет, вовсе нет!

— Тогда я ничего не понимаю.

Чтобы хоть немного сгладить впечатление от своего замечания, столь же нескромного, сколь и неуместного, Орелин пустилась в пространные рассуждения о том, что случайные посетители часто более интересны, чем постоянные покупатели. Со своей стороны молодой человек зачарованно смотрел, как она перекусывает нить зубами или возвращает непокорную прядь в массу своих волос рукой с наперстком на среднем пальце. Восхищенно глядя на ее профиль, он мысленно пытался сосчитать, сколько катушек он сможет купить на единственный банкнот, имеющийся у него в бумажнике. Ему, правда, было нужно самое большее несколько сантиметров нити, и он бы попросту не знал, что делать со своей покупкой, но ему было неловко от того, что он вызвал такую бурю энергии из-за совершеннейшего пустяка.

— По правде говоря, я не очень-то разбираюсь во всем, что касается шитья, — объявил он наконец, — мне и нужно-то всего-навсего починить ширму, в которой образовалась дырка.

— Ширму для спальни?

— Нет, ширму для магических представлений.

— Так, значит, вы…

— Иллюзионист.

В первый раз Орелин так близко видела артиста, гастролирующего за границей. Таким образом, все объяснилось: элегантность жестов, мягкий и в то же время повелительный голос и что-то необычное во взгляде, приковывающее внимание и возбуждающее любопытство.