Книга Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман - Марлена де Блази

Я вспоминала двух молодчиков с широкими улыбками, в засаленных джинсах, которые проводили меня с взлетно-посадочной полосы к разрисованному фургону и повезли, сломя голову и молча, через печальную страну, полную сцен человеческого отчаяния, с природой такой красоты, что она заставляла замирать сердце. Позднее в тот первый вечер я лежала в номере гостиницы под москитной сеткой, дышала густым, напоенным ароматами воздухом и слушала барабаны. Как в кино. Мне недоставало лишь представителя Интерпола, того самого, с серебряными волосами и в белом смокинге, который должен был проскользнуть в мою комнату примерно в это время, с целью сделать из меня сообщника в секретных похождениях.

Я не видела ни одной американской или европейской женщины за ту неделю, что провела на Гаити, другие нью-йоркские агентства послали мальчиков с гладкими лицами, затянутых в темно-синие костюмы. Офицер полиции являлся также членом комитета по туризму. Достаточно любезный, чтобы не тревожить автомат, лежащий на столе, он сидел рядом со мной. Моя рука задевала кожаный ремень оружия каждый раз, когда я тянулась за листком бумаги. Я начала свою презентацию достаточно нервно, но набралась мужества, поймала драйв и возвратилась в Нью-Йорк с победой.

И сидя теперь здесь, перед этим зеркалом, я вспомнила, как почти каждый вечер после работы мчалась из офиса на Мэдисон-авеню, чтобы присесть на пару секунд перед другим зеркалом, висящем в женской уборной у «Бенделя». Минута для себя, прежде чем выехать на дорогу пять-пятьдесят семь по направлению к Покипси, собирая по пути детей, продукты, меню на ужин, домашние хлопоты, ванны, длительную церемонию укладывания в постель.

— Мама, я точно знаю, кем хочу быть на Хэллоуин, — повторял Эрик каждый вечер, начиная с июля.

— Спокойной ночи, крепыш. Спокойной ночи, малышка.

Это было недавно, это было давно. Что я буду делать здесь без них? Почему все это не случилось пятнадцать или двадцать лет назад? Я сполоснула лицо, переодела туфли, сменила черную льняную рубаху на белую кружевную блузку. В уши — жемчуг. Сегодня — вечер в Венеции, и милый незнакомец любит жемчуг. Добавляю ожерелье. «Опиум».

Для меня в «Монако» существовал единственный бармен — Паоло, дорогой Паоло, который набил газетами мои мокрые ботинки восемь месяцев назад, когда я не смогла прийти на первое свидание с Фернандо. Он проводил нас на террасу, чтобы мы могли полюбоваться красотой наступающих сумерек. Он принес нам охлажденное вино и сказал:

— Guardate. Полюбуйтесь, — указывая движением подбородка на меццо-тинто, Каналетто, оживающие в последних бледно-розовых лучах солнца. Ежедневная смена дня и ночи не перестает удивлять его, восхищать. Паоло никогда не постареет в моих глазах.

Через канал виднеется приземистое здание, морская таможня времен поздней республики. «Мыс» таможни приподнят над лагуной на миллионе деревянных свай, и на верху небольшой башни два бронзовых раба поддерживают огромный позолоченный шар, на который одной ногой опирается Фортуна, богиня судьбы. Она прекрасна. Она вращается, подобно флюгеру, и робкий ветер пытается заигрывать с нею и сейчас. Она сияет в лучах заходящего солнца.

— L’ultima luce. Последний свет, — произнесли мы вместе, как молитву.

— Обещай, что мы останемся друг для друга последним светом, — попросил Фернандо, хотя, по-моему, ни в каких клятвах он не нуждался.

Если бы я могла рассказать о Венеции все за один час, это был бы тот самый час на закате, и я сидела бы здесь, на террасе, на этом стуле, зная, что рядом Паоло, заботящийся о нашем комфорте, зная, что прибывающая ночь, скрадывающая пышный последний свет, унесет с собой сомнения и горечь. Вот так бы это было.

— Давай прогуляемся до Санта-Елены, — предложил Фернандо.

Мы пересекаем Пьяццу, выходим к Понте делла Палья, мимо Моста вздохов, по Рива дельи Скьявони, мимо «Даниели» и другого моста, мимо бронзового Виктора-Эммануила верхом на лошади и еще одного моста перед Арсеналом.

— Сколько еще мостов? — интересуюсь я.

— Всего три. От Санта-Елены до Лидо идет катер, потом около километра пешком, и мы дома, — пообещал Фернандо.

Этот мир не создан для робких сердцем.

Через два дня Фернандо вышел на работу. У меня не было знакомых, итальянский я знала плохо, о произношении речи не шло, опираться я могла только на два обстоятельства: на философское отношение к жизни, так называемые «внутренние резервы», и на героя моего романа. У меня было широкое поле деятельности в новых обстоятельствах, которые предложила судьба.

Мы столкнулись с необходимостью капитального ремонта квартиры после свадьбы. Мы собрались отремонтировать стены и потолки, заказать новые рамы, обновить ванную и кухню и подыскать мебель, которая бы нас устроила. А начинать надо было с приведения квартиры в порядок с помощью генеральной уборки. Фернандо советовал во всем полагаться на Дорину, его donna delle pulizie, уборщицу. Уборщица? И что она мыла?

Дорина прибыла в восемь тридцать первым же утром, когда я осталась одна. Крупная, редко моющаяся женщина где-то за шестьдесят, для которой переодеться значило сменить один полосатый передник на другой, их она носила в потрескавшейся красной хозяйственной сумке наряду с парой сменной обуви — ботинками с обрезанными пятками. Она передвигалась по комнатам с единственным ведром воды подозрительного цвета и мерзкого вида губкой. Я спросила Фернандо, не могли бы мы нанять для уборки кого-то более энергичного, но он отказался, мотивируя тем, что Дорина служит у него на протяжении многих лет. Лояльность к Дорине показалась мне убедительным аргументом. Задача заключалась в том, чтобы держать ее подальше от ведра, занять другими делами: закупкой продуктов, штопкой, глажкой, вытиранием пыли. Я могла закончить генеральную уборку ко времени, когда она должна вернуться. У меня тринадцать дней, и мне точно не надо чистить Авгиевы конюшни. Я уложусь дня в четыре, возможно пять.

Помощь Фернандо заключалась в демонстрации машины для полировки пола. По-моему, это был опытный образец моторного скутера с вертикальным взлетом. Он немного весил, но я не могла справиться со скоростью, машина тащила меня за собой, безбожно трясясь, пока я не осведомилась, надо ли надевать шлем при управлении агрегатом. Фернандо не счел мою шутку удачной. Конечно, ни он, ни Дорина никогда не пользовались подобным чудом техники, что совершенно не уменьшало ценность машины в его глазах.

— Это одна из последних разработок итальянских инженеров, — бросил он неприветливо.

После того как чудо техники проволокло через гостиную самого Фернандо, мы припарковали агрегат в чулане, и больше я никогда его не видела. Подозреваю, что в один прекрасный день последнее слово итальянской технической мысли было тихо сплавлено Дорине.

На следующее утро я разбрызгала всюду воду с уксусом и мыла полы новой шваброй с зеленой веревочной головкой. Обильное спрыскивание коричневой жидкостью с едким запахом и маркировкой «Marmi Splendenti», «Сияющий мрамор», и я принялась полировать полы, скользя по ним в мягких, разношенных шлепанцах Фернандо. После моих плавных, грациозных пируэтов мрамор засиял. Серьезная зарядка для мышц бедра. Полы не приобрели идеального вида, но испещренный ржавыми прожилками антрацит мне нравится, и я пообещала себе продолжить. Для Фернандо все было не так просто. Каждый этап работы заставлял его сопротивляться, прежде чем он пожимал плечами и уступал с более чем умеренным энтузиазмом. Мы разбирали завалы, просеивая вещи с антропологическим интересом, стоя на коленях перед разваливающимися шкафчиками и инспектируя ящик за ящиком. В одном я нашла пятьдесят четыре аудиокассеты, абсолютно новенькие, подписанные «Memoria e Metodo», «Методика тренировки памяти», обещающие навести порядок в кладовых мозга.