Книга Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман - Марлена де Блази
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Квартира была удивительно мала, и я подумала, что, наверное, это к лучшему, крошечный холодный дом легче привести в порядок, чем большой. Фернандо обнял меня. Потом мы открыли ставни и впустили теплый воздух и солнечный свет. Кухня напоминала ячейку. В спальне обнаружились bizarre, восточный ковер, покрывающий стену, коллекция старых лыжных медалей, висевшая на ржавых крюках в форме когтей, и, как пыльные привидения, колыхались лохмотья занавесок на застекленной двери, выходящей на террасу, заваленную канистрами с краской. Кровать — двойной матрац на полу, массивная резная спинка просто прислонена к стене. По ванне передвигаться рекомендовалось с опаской, чтобы не споткнуться на выломанных плитках. Я заметила, что шланг стиральной машины выведен прямо в ванну. В квартире были еще три крошечные комнаты, настолько ужасные, что инспектировать их у меня уже не осталось сил. Я не обнаружила никаких приготовлений к прибытию долгожданной невесты. И фраза «Потерпи немного, потом все переделаешь по-своему» извинением точно не звучала.
Фернандо никогда не приукрашивал обстоятельств своей жизни. Квартира была местом, где он спал, смотрел телевизор, принимал душ. И если я не могла оправиться от шока, то это мои проблемы. Хорошо, что Фернандо знал — я приехала в Италию ради него, а не ради его дома. Здание найти проще, чем близкого человека, рассуждала я. Мне пришла на память история, случившаяся, когда я жила в Калифорнии. Джеффри был процветающим акушером, он безумно любил Сару, художника на вольных хлебах, а Сара любила его. После нескольких лет безоблачного существования он оставил Сару ради офтальмолога, чрезвычайно успешного, на которой немедленно женился. Его поступок не имел к чувствам никакого отношения. С доктором, объяснил он, у него будет лучший дом. Таким образом, Джеффри женился на доме. Эта мысль меня успокоила. Я даже перестала вспоминать свою чудную французскую кровать с балдахином. Я хотела бы выпить приличного вина из красивого бокала. Мне нужна ванна и свечи. Мне необходимо поспать. Когда мы приступили к освобождению места на кровати, Фернандо повторил то, что говорил еще в Сент-Луисе.
— Теперь ты убедилась, здесь un pò di cosette da fare qui, требуется навести небольшой порядок.
Луна, похожая на серп, заглядывала в крошечное, высоко расположенное окно спальни. Я сосредоточилась на ней, пытаясь унять расходившиеся нервы. Я слишком устала, поэтому не могла уснуть. Я все еще в самолете, в автомобиле, на пароме. Я медленно перебирала события дня. Где-то в пути закончилась одна жизнь и началась другая. Будто незаметно для себя я прошла сквозь зеркало. Фернандо спал, я чувствовала его теплое дыхание. Я тихонько запела: «Я не могу перестать любить тебя». Если сны, которые снятся перед пробуждением, правдивы, то каковы те, что снятся перед сном? Я погрузилась в полусон. Полуправду?
Ароматы кофе и запах одеколона недавно побрившегося незнакомца разбудили меня. Он стоял у кровати с подносом, на котором были маленький поцарапанный кофейник, исходящий паром, чашки, ложки и сахар в бумажном пакетике. Дом пугал в беспощадном утреннем свете, но, по крайней мере, здесь много солнца. Мы решили поработать в течение двух часов, чтобы постепенно освободиться от строительного мусора, для первого дня достаточно. В одиннадцать мы уже мчались вниз по лестнице. Он хотел отправиться на Торчелло, где мы могли бы погулять, отдохнуть и побыть вдвоем.
— Почему туда? — спросила я.
— Non lo so esattamente. He могу сказать точно. Но эти земли древнее Венеции. Логично начать с начала. Сегодня мой день рождения — наш общий день рождения, правда?
Мы удобно устроились на носу вапоретто, подставив лица ветру. Не было ни возможности, ни необходимости разговаривать, мы стояли обнявшись. Он целовал мои веки, и с обязательным эскортом из чаек мы скользили под небесами Тьеполо сквозь спокойные воды лагуны, мимо заброшенных, занесенных песком каналов, островков, использовавшихся некогда под огороды или для выпаса скота. Мы покачивались на волнах против дока в канале Боргоньони. Торчелло — древняя мать Венеции, оторвавшийся желтый лист. Слабое эхо давних времен. Здесь слышится шепот тайн: «Возьми меня за руку и стань молодым вместе со мной; не суетись, не спи; будь творцом; зажги свечи; поддерживай огонь в очаге; имей смелость любить; не лги себе; сохрани умение радоваться».
Было уже больше двух часов, когда мы, страшно голодные, уселись за столик в тени деревьев у Понте дель Дьяволо, моста Дьявола, чтобы пообедать жаренным на углях ягненком, политым собственным соком и посыпанным руколой. Нам подали мягкий горный сыр с каштановым медом. Мы никуда не торопились, чем заслужили полное одобрение пожилого официанта — того самого, который подавал мне risotto coi bruscandoli, ризотто с молодыми побегами хмеля, в мой предыдущий приезд на Торчелло. Он все еще носит оранжево-розовый шелковый шейный платок и укладывает напомаженные волосы на прямой пробор. Мне это всегда нравилось. Так, среди бурно меняющегося мира мы с удовольствием узнаем знакомые приметы. Блаженство: официант сворачивал салфетки, в то время как мы, полные благостной лени, лакомились черешней, отщипывая ягодку за ягодкой и запивая ледяной водой.
Построенный на Торчелло епископом Алтино с божьего благословения собор Санта-Мария Ассунта является красивейшим памятником византийским монархам. Внутри его огромной пещеры воздух будто бы заряжен, насыщен невидимыми образами, присутствием святых. Великолепная мозаичная Мадонна, тонкая фигура, выступающая из тени с Христом на руках, строго смотрит на мир из апсиды. Церковь без прихода. Я осведомилась у монаха в коричневой сутане, когда будут служить мессу. Он прошел мимо меня, как сквозь призрака, и исчез за завешанной гобеленом дверью. Возможно, мой итальянский слишком примитивен, чтобы меня удостоили ответом. Снаружи я дотронулась до мраморного трона, хранящего миллионы прикосновений с тех времен, когда сам Атилла сидел там, планируя набеги среди гнущихся под порывами ветра диких трав. Я хотела бы спать на этом лугу, запутавшись в его колючих травах и воспоминаниях. Я хотела бы видеть сны там, где спали первые венецианцы, рыбаки и пастухи, беглецы шестого столетия в поисках мира и свободы. Отсюда квартира с ее затхлой атмосферой средневековья казалась не слишком старой.
Возвращение на Лидо, чтобы отдохнуть и переодеться, показалось нам пустой тратой времени, и мы решили высадиться у Сан-Марко. В моей сумке находилось все необходимое, чтобы привести себя в порядок в женской уборной в «Монако». Для этого понадобилась только вода, а персиковая юбка из набивного ситца выглядела свежо, что не раз выручало меня. Сидя перед зеркалом, я так или иначе вспоминала о Нью-Йорке, доме 488 по Мэдисон-авеню и «Херман ассошиэйшн», как я приезжала в город из провинции на четыре дня каждую неделю, чтобы писать рекламные объявления и «учиться делопроизводству». «Херман» бы одобрили мой перелет через океан с целью выйти замуж за незнакомца. Они поставили бы себе в заслугу, что много лет назад разбудили во мне страсть к приключениям. В конце концов, именно они командировали меня представлять рекламную кампанию правительству Гаити спустя несколько недель после того, как сбежал Папа Док.