Книга И в море водятся крокодилы - Фабио Джеда

Там, на стройке, мне дали прозвище Фельфели, что значит «перчик». Хозяин лавки, куда я ходил за покупками и время от времени за мороженым, часто повторял мне: «Фельфель нагу че ризе, бохор бебин че тизе», что примерно значило: «Не смотри, что перчик маленький, ты попробуй, какой он острый». С этим господином, уже довольно пожилым, мне очень приятно было общаться.

Прошло несколько месяцев, и я решил навестить Суфи.

После его отъезда мы больше не разговаривали, но я получал кое-какие весточки о нем от некоторых общих знакомых, работавших на той же фабрике в Куме.

Я хранил номер телефона, записанный в тетради, как хранят ценные вещи, и однажды вечером позвонил на фабрику. Ответил телефонист.

— Какой еще Суфи? — спросил он. — В нашей компании нет никакого Суфи.

— Джома, — вспомнил я наконец. — Джома, не Суфи.

— Джома Фаузи? — спросил телефонист.

— Да, он.

Разговор по телефону получился скомканным. Но, несмотря на его обычную невозмутимость, я чувствовал, что он был взволнован не меньше меня.

Я пообещал, что непременно навещу его.

В общем, одним жарким безветренным утром я сел на автобус до Кума. В этот момент мне показалось, что я уже бесконечно долго живу в Иране. Со мной за это время ничего плохого не произошло, поэтому я даже не подумал, что меня могут остановить на блокпосту или задержать обычные полицейские, — короче, что мое путешествие может закончиться плохо. Я вообще об этом не думал, и, как часто случается, когда ты не особенно беспокоишься, все прошло гладко.

Суфи встретил меня на автовокзале. За эти месяцы мы оба (он все же больше) выросли, и теперь долго оглядывали толпу, прежде чем узнали друг друга.

Мы обнялись.

Я прожил в Куме неделю, тайком ночуя на фабрике. Мы гуляли по городу и играли в футбол с другими афганскими мальчишками. Там было действительно замечательно, но я пока не решился сменить место жительства, уехать оттуда, где мне хотелось бы остаться навсегда. Поэтому на исходе недели я начал скучать по работе и вернулся в Бахарестан.

Как раз вовремя, чтобы меня депортировали на родину.

Все произошло в один день. Мы работали. Я собирался приготовить штукатурку, смешивал известь с цементом и не смотрел по сторонам, только в бадью и в себя — со мной такое часто бывает, я ухожу в себя. Помню только шум подъезжающих машин: я тогда подумал, что это поставщики — их прораб ждал.

В Иране часто дома стоят вплотную друг к другу, а между ними располагается небольшая площадь, и с этой площади всего два выхода. С учетом этого полиция и поставила машины. Стратегически грамотно — полицейские всегда большие стратеги — две машины и фургон заблокировали один выход, а агенты пешком обогнули дома и перекрыли другой вход.

Сбежать нереально. Никто и не пытался. У кого в руках были кирпичи и мастерки, отложили их; кто сидел на корточках и соединял электрические провода, положил их на землю и встал; кто забивал гвозди и все еще держал в руке молоток, а во рту — гвозди, чтобы не нагибаться постоянно к коробке, бросил молоток, снял перчатки, выплюнул гвозди на песок (просто выплюнул, и все) и без лишних слов пошел за полицейскими. Ни единого возгласа недовольства.

Телизия. Санг-Сафид.

Когда я увидел рассредоточившихся по стройке, орущих полицейских с оружием в руках, я сразу об этом подумал.

Телизия. Санг-Сафид.

Я вспомнил двух сумасшедших, которых я встретил в Афганистане.

Один из полицейских приказал мне все бросить и идти за ним. Они построили нас в центре площади, а затем понемногу начали выпускать в заблокированный машинами выход, и по мере того, как мы выходили, они загружали нас в фургон.

Они выдернули дядю Хамида, и я испугался, как бы они не стали мучить его на глазах у всех, просто чтобы показать, что они способны сделать это, если захотят. Но они просто ему сказали: «Иди принеси деньги».

Дядя Хамид пересек двор и зашел в «дом», мы молча ждали. Он вернулся, неся конверт с деньгами, которых хватало для нашего возвращения в Афганистан. Это потому, что в Иране, когда тебя депортируют, ты сам должен платить за возвращение домой. Не будет же платить за это государство. Если тебя поймали в группе, как произошло с нами в тот день, тебе повезло: полиция освобождает одного из группы и велит ему принести деньги для оплаты депортации всех. Если же тебя поймали одного и у тебя нет возможности оплатить дорогу до границы, тогда тебе приходится по-настоящему плохо: ты остаешься в центре временного пребывания и деньги на дорогу зарабатываешь рабским трудом. Ты становишься рабом у полицейских в центре временного пребывания: тебя заставляют вычищать грязь — я говорю сейчас о самом грязном месте в мире, мне говорили, это место, где даже воздух — это грязь Земли, где даже таракан не захотел бы жить.

Если ты не заплатишь, есть вероятность, что центр временного пребывания станет твоим домом.

В тот день мы заплатили. И даже больше, чем следовало. Дядя Хамид уже потом, в фургоне, сообщил мне, что, когда он пошел собирать деньги, он обнаружил двоих наших, спокойно готовивших обед и ничего не заметивших. Он попросил их остаться там и последить за нашими вещами до тех пор, пока мы не вернемся.

Если только нас не отвезут в Телизию. Или в Санг-Сафид.

К счастью, нас отвезли в другое место.

В лагере нас обрили наголо. Чтобы мы почувствовали себя голыми. И чтобы потом таким образом люди поняли, что мы нелегально находились в Иране и были депортированы. Сбривая нам волосы, они смеялись. Они смеялись, а мы стояли сбившись в кучу, как овцы. Чтобы не заплакать, я пристально смотрел на пряди волос, копившиеся на полу: они так странно выглядят, когда не на голове.

Потом они затолкали нас в грузовик, и машина рванула с места. Казалось, водитель нарочно ищет выбоины в дороге, потому что попадать в них так часто, если только не делать это специально, почти невозможно. Я подумал, что так, наверное, всегда обращаются с депортированными, и сказал об этом остальным, но никто не засмеялся.

В какой-то момент полицейские приказали нам выходить, потому что мы приехали. Если бы у них был самосвал для перевозки песка, они бы с удовольствием нас в него затолкали, а потом из него вывалили, чтобы мы катились как можно дальше. Но они только несколько раз наугад ударили кого-то дубинками.

Герат. Афганистан. Ближайший к границе населенный пункт между Ираном и Афганистаном. Каждый старается побыстрее договориться о возвращении обратно, благо это не проблема. Герат полон перевозчиков, только и ждущих депортированных. Между последним пинком полицейских и отъездом обратно в Иран времени почти нет.

Если с собой у тебя денег нет, заплатишь позже. Они знают: хотя бы недолго проработав в Иране, ты наверняка накопил и припрятал деньги в каком-нибудь тайнике или можешь занять их у кого-то, причем без риска попасть в долговую яму на долгих четыре месяца, как случилось со мной и Суфи. Это они знают точно.