Книга Русский садизм - Владимир Лидский

Существует и другая версия падения Дегаева, достоверность которой кажется мне сомнительной, но, учитывая особенности его личности, эту версию также можно считать вероятной.

В агентах у Судейкина с недавних пор числилась малолетняя проститутка Нателла Зальцер, в миру Наташа Пискунова. Она заманила Дегаева в меблированные нумера, специально для подобных случаев оборудованные охранкой. Дегаев вытворял там с Наташей, что хотел, а спустя сутки полиция имела в своем распоряжении более чем откровенные дагерротипы. Именно ими Судейкин шантажировал и запугивал Дегаева. Во-первых, Дегаев был женат, во-вторых, в среде народовольцев подобные вещи глубоко и брезгливо осуждались. Вдобавок Судейкину удалось надавить на денежную «мозоль», и нищий, но жаждущий богатой жизни Дегаев пал.

В ходе обольщения Судейкин не брезговал ничем, а его главным аргументом, по словам повинившегося мне впоследствии Дегаева, была угроза ему смертной казнью через повешение в случае отказа от сотрудничества.

Как бы то ни было, Дегаев дал согласие работать на охранку и по наущению Судейкина даже написал прошение о приеме на работу штатным агентом. Впрочем, хитрый Судейкин не оформил это прошение официально, а предусмотрительно запер в сейф — до лучших времен, которые, как он полагал, вскорости всенепременно наступят.

Тогда же Дегаев, не откладывая дела в долгий ящик, выдал Судейкину все известные ему народовольческие кружки, связи, псевдонимы, шифры, адреса, всю подноготную до последней буквы, до последнего звука. Некоторая заминка вышла при упоминании имени Веры Николаевны Фигнер. Все-таки, Дегаев по-своему любил ее, и она была ему определенно дорога. Но Судейкин твердо пообещал не арестовывать ни ее, ни остальных, — информация нужна была ему, по его словам, только для того, чтобы дать революционной работе правильное направление, с помощью которого удастся извлекать для себя наибольшую выгоду. Дегаев хотел верить этому и верил. Тем легче было ему выдавать товарищей. После некоторых колебаний он сообщил Судейкину, что адресом Веры Николаевны не располагает, но расскажет о способах связи с нею и о том, что опознать ее может бывший народоволец Меркулов, единственный представлявший для нее в этом смысле реальную опасность.

Чтобы связать Дегаева с внешним миром, ему устроили побег из тюрьмы. Побег — конечно, громко сказано, потому что его просто вывели якобы для каких-то целей и отпустили восвояси. В революционной среде, тем не менее, этот псевдопобег был воспринят восторженно. Все поздравляли Дегаева и восхищялись его мужеством. Идиллия, однако, длилась недолго.

План Судейкина в отношении агента был таков: арестовать кого-то из выданных Дегаевым народовольцев, а его самого отправить подальше от центра, чтобы отвести подозрение в дальнейших провалах, затем обезвредить революционную верхушку, арестовав Фигнер, связав эти события с ранее захваченным нелегалом; Дегаева тем временем выдвинуть на руководящий пост в организации, дав ему, таким образом, возможность влиять на стратегию развития и дозированной деятельности оставшихся на свободе второстепенных народовольцев.

Этот план блестяще удался. Как я уже говорил, были произведены повсеместные аресты, а десятого февраля с помощью провокатора Меркулова в полном соответствии с общей схемой схватили Веру Николаевну Фигнер. После ее ареста роль и вес Дегаева в организации заметно возросли. Он составил новый Исполнительный комитет, который впоследствии, по причине его слабости и несерьезности, назвали «соломенным», и занялся работой по координации деятельности провинциальных кружков.

Арест Веры Николаевны Дегаев благоразумно проглотил. Стал бы он теперь перечить Судейкину! Этот бес прогнившей морали и цинизма настолько опутал его своими сетями, что выбраться Дегаеву стало невозможно. Коготок увяз… К тому же Сергею Петровичу начала нравиться его новая роль, а перспективы, нарисованные Судейкиным, вдохновляли на новые подвиги…

Судейкин же, заполучив в свои руки послушную марионетку, вынашивал собственные планы. Он был сильно обижен невниманием к своей выдающейся персоне высших чинов империи, считал себя недооцененным и обойденным по службе. После громких побед и разоблачений он получал щедрые монаршие милости, ордена, огромные денежные премии, император называл его выдающимся сыщиком, но по служебной лестнице его не продвигали. Главным препятствием на своем пути Судейкин считал министра внутренних дел и шефа жандармов графа Дмитрия Андреевича Толстого, человека проницательного и чуткого. Графа раздражали карьерные амбиции Судейкина. Начальник Петербургского охранного отделения претендовал ни больше, ни меньше на пост товарища министра внутренних дел, но Толстой не желал видеть своим заместителем наглого и алчного карьериста. К нему регулярно поступали донесения о служебной и моральной нечистоплотности Судейкина, о том, что он сам организует заговоры и сам же их разоблачает. Такова была печальная реальность, но достоверных фактов и прямых доказательств Толстой, к несчастью, не имел.

Судейкин мечтал стать не только товарищем министра внутренних дел, но и самим министром, сменив на этом посту Толстого, а впоследствии, показав себя в этой роли во всей красе, сделаться диктатором Империи, правою рукою самодержца, главным его советчиком и вершителем судеб российских народов. Для этого необходимо было убрать с дороги главное препятствие — графа Толстого. В изощренном мозгу Судейкина созревает план, достойный преисподней — организовать заговор и руками революционеров устранить министра, до смерти напугав этим государя императора, затем убрать исполнителей заказа, прославившись на всю страну раскрытием сенсационного убийства, и получить, наконец, из рук самодержца вожделенный пост.

Главная роль в хитроумной схеме отводилась, конечно же, Дегаеву. Правда, Судейкин несколько сомневался в нем, слишком уж неустойчивой фигурой казался ему Сергей Петрович. В таких делах необходимы мужество, воля, решительная твердость, — качества, которыми Дегаев, увы, не обладал. Но другой кандидатуры не было…

Между тем, в конце марта — начале апреля 1883 года состоялся печально известный «процесс семнадцати», унесший в небытие многих революционеров. Кто-то был приговорен к пожизненному заключению, кто-то покончил с собой, кто-то сошел с ума, многие были отправлены на каторгу и на вечное поселение в Сибирь… Все это были плоды деятельности Дегаева.

Впоследствии, когда дегаевская трагедия получила свое логическое завершение, мне пришлось долго размышлять о том, что привело Дегаева в Морнэ и заставило покаяться передо мною в предательстве. Думалось мне вначале, что угрызения совести были для него мучительны, а сострадание к преданным товарищам казалось невыносимым, он хотел повиниться, вымолить прощение, искупить вину, но потом, разобравшись в запутанных и противоречивых обстоятельствах, я понял, что отнюдь не муки совести подвигли его на рискованные признания, а элементарный страх, панический, животный страх за свою шкуру, за свою ничтожную жизнь. Анализируя мотивы его поступков, необходимо иметь в виду, что опасность грозила Сергею Петровичу с трех сторон: граф Толстой мог с помощью собственных агентов узнать о готовящемся на него покушении, и тогда Дегаев в лучшем случае получил бы пожизненную крепость, в худшем — виселицу; Судейкин мог мстить ему, узнав о его саморазоблачении, а со стороны организации могло быть принято решение о его казни за тот вред, который он нанес товарищам. Видевшие его на родине перед отъездом за границу, отмечали, что он был невменяем и походил на душевнобольного, но относили это на счет нервного и физического переутомления. Судейкин, наблюдая его изо дня в день, решил, видимо, повременить с покушением на Толстого, ибо в таком состоянии Дегаев был просто ни на что не годен.