Книга Одетта. Восемь историй о любви - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Элен настолько себя не выносила, что решила погрести свое мнение поглубже и при любых обстоятельствах воспринимать все глазами Антуана. Она жила на поверхности его существования, внутри себя удерживая в пленницах женщину, продолжавшую презирать, критиковать, порицать; та тщетно стучала в дверь камеры или кричала в форточку.

Антуан взирал на Элен с безграничной любовью; гладя ее по спине или целуя в шею, он шептал: «Женщина моей жизни».

— Женщина его жизни? В сущности, это не так уж и много, — говорила пленница.

— Это уже хорошо, — отвечала надзирательница.

Вот так. То было не счастье, а лишь его видимость. Счастье по доверенности, счастье под влиянием.

— Иллюзия, — говорила пленница.

— Заткнись, — отвечала надзирательница.

Когда сообщили, что Антуан, прогуливаясь по садовой аллее, вдруг рухнул на землю, Элен взвыла.

Она бежала по саду, пытаясь опровергнуть то, что только что узнала. Нет, Антуан не может быть мертв. Нет, Антуан не мог рухнуть при солнечном свете. Нет, Антуан, хотя у него было слабое сердце, не мог вот так запросто перестать жить. Разрыв аневризмы? Какая нелепость… Ничто не могло уложить на землю такую тушу. Сорок пять лет, это не возраст для смерти. Какие идиоты. Сборище лжецов!

Но, бросившись на колени, она сразу заметила, что это больше не Антуан, а лежащий возле фонтана труп. Другой. Манекен из плоти и крови. Похожий на Антуана. Она больше не чувствовала энергии, исходившей от него прежде, того электроаккумулятора, от которого ей было так необходимо подзаряжаться. То был холодный и бледный двойник.

Она заплакала, съежившись, сжимая уже холодные руки, которые подарили ей столько радостей. Врач и медсестры были вынуждены силой разъединить супругов.

— Мы понимаем, мадам, мы понимаем. Поверьте, мы все понимаем.

Нет, они ничего не понимали. Она никогда бы не почувствовала себя ни женой, ни матерью, если бы не Антуан; как же ей теперь быть вдовой? Вдовой без него? Если он исчезнет, как ей себя вести?

На похоронах она не соблюдала никаких приличий, поразив толпу своим яростным горем. У могилы, пока его тело не опустили внутрь, она легла на гроб и вцепилась в него изо всех сил, пытаясь его удержать.

Лишь настойчивость родителей, а затем и ее детей — пятнадцати и шестнадцати лет — помогла оторвать ее от гроба.

Он погрузился в землю.

Элен полностью замкнулась в себе.

Близкие говорили об этом ее состоянии как о депрессии. На самом деле все было гораздо серьезнее.

Теперь она наблюдала за двумя затворницами. Ни одна из них не имела права высказаться. Ее немота была символом желания перестать думать. Перестать думать, как Элен до Антуана. Перестать думать, как Элен Антуана. Обе прожили свое, и у нее не было сил, чтобы придумать третью.

Она говорила мало, ограничиваясь обыденными здрасьте-спасибо-добрый вечер, следила за собой, неделями носила одну и ту же одежду, и ожидала ночи как избавления, хотя, когда ночь наконец наступала, ей не удавалось заснуть, и она вязала перед телевизором, не обращая внимания на мелькающие картинки, заботясь лишь о количестве петель. Благодаря Антуану она ни в чем не нуждалась — у него были вклады, солидная рента, недвижимость — поэтому довольствовалась тем, что раз в месяц притворялась, что слушает семейного бухгалтера. Их дети, перестав лелеять надежду на выздоровление матери, пошли по следам отца и поступили в лучшие заведения Франции, с головой уйдя в учебу.

Прошло несколько лет.

Несмотря на возраст, Элен все еще была красива. Она следила за своим телом — за весом, кожей, мускулатурой, гибкостью — точно так же, как старательный коллекционер вытирает пыль с фарфоровых статуэток в витрине. Когда она вдруг встречала свое отражение в зеркале, она видела музейный экспонат, достойную, печальную, хорошо сохранившуюся мать, которую изредка показывают на семейных сборищах — свадьбах, крестинах и прочих шумных инквизиторских церемониях, которые она едва выносила. С ее губ по-прежнему не слетало ни слова. Она ни о чем не думала, ничего не хотела выразить. Никогда.

Однажды ей ни с того ни с сего пришла мысль.

А не отправиться ли мне путешествовать? Антуан обожал путешествия. Вернее, путешествия были его единственным желанием, помимо работы. Раз ему не удалось осуществить свою мечту, я могла быть сделать это за него…

Она не желала знать, что ее побудило к этому: она ни секунду не подумала, что то есть знак возвращения к жизни или что она действует из любви. Если бы Элен представила, что, собирая чемодан, пытается вновь обрести добродушное мировоззрение Антуана, она бы запретила себе продолжать.

Наскоро попрощавшись с Максимом и Береникой, она отправилась в путешествие, которое заключалось в переездах из одного шикарного отеля в другой, и так по всему свету. Она побывала в роскошных апартаментах в Индии, России, Америке и на Ближнем Востоке. Каждый раз она засыпала с вязанием в руках перед экраном, откуда доносились звуки чужого языка. Каждый раз она заставляла себя посетить несколько экскурсий, иначе Антуан бы ее упрекнул; но то, что представало взору, ее не впечатляло: в трехмерном пространстве Элен убеждалась в правдивости открыток, продававшихся в холле отеля, не более того… В семи чемоданах, обтянутых бледно-голубым сафьяном, она перевозила лишь свою неспособность жить. Только переезды из одного места в другое, перелеты из аэропорта в аэропорт, сложности с пересадками могли на мгновение заинтересовать ее: это давало ей ощущение, будто что-то вот-вот произойдет… Но, едва добравшись до места назначения, она вновь попадала в знакомый мир такси, носильщиков, портье, лифтеров, горничных, и все вновь вставало на свои места.

Ее душевная жизнь богаче не стала, но жизнь внешняя приобрела какие-то очертания. Разъезды, прибытие в незнакомое место, отъезд, необходимость изъясняться, новизна банкнот, выбор блюд в ресторане. Вокруг нее все находилось в движении. Но внутри она пребывала все в той же апатии; дорожные приключения убили обеих ее пленниц; теперь больше никто не размышлял в ее сознании, ни угрюмая Элен, ни жена Антуана; и эта почти тотальная смерть была более удобна для нее.

В этом состоянии она прибыла на мыс Доброй Надежды.

Почему это вдруг произвело на нее впечатление? Из-за названия — обещавшего, что самое трудное позади?… Потому ли, что в студенческие годы ее интересовали события в Южной Африке, и она даже подписала несколько петиций в защиту равенства между чернокожими и белыми? Потому ли, что Ан-туан как-то хотел купить там виллу с тем, чтобы провести на ней последние годы жизни? Она никак не могла разобраться… Что бы то ни было, выйдя на террасу отеля, нависавшую над океаном, она заметила, что сердце ее забилось быстрее.

— «Кровавую Мэри», пожалуйста.

Она опять удивилась: она никогда не заказывала «кровавых Мэри». Она даже не помнила, нравился ли ей этот коктейль.

Поглядев на темно-серое небо, Элен заметила, что почти черные, тяжелые облака вот-вот взорвутся грозой.