Книга Запретный плод - Лорел Гамильтон

Она пошла вверх по ступеням, щелкая каблуками по камню. Иоставила дверь за собой открытой.

Жан-Клод подошел и склонился надо мной. Лицо его былонепроницаемо.

– Зачем? – спросила я.

Он просто стоял и смотрел. Волосы его высохли беспорядочнымилоконами вокруг лица. Он был все так же красив, но беспорядок в волосах делалего более реальным.

– Зачем?

Тут он улыбнулся, и стали видны морщины усталости окологлаз.

– Если бы вы умерли, мы были бы наказаны мастером. Обриуже терпит из-за своей… опрометчивости.

Он повернулся и поднялся по ступеням к выходу. Шел он каккошка – с бескостной, текучей грацией.

У дверей он остановился и глянул на меня.

– Кто-нибудь придет за вами, когда Николаос решит, чтонастало время. – Он закрыл дверь, и я слышала, как задвигается засов и щелкаетзамок. Сквозь прутья решетки донесся его голос – густой и будто бы пузырящихсясмехом. – Еще, может быть, потому, что вы мне нравитесь.

И смех его прозвучал хрустко, как разбитое стекло.

Глава 10

Я не могла не проверить запертую дверь. Потрясти, поковырятьв замке – будто бы я знаю, как открывать замки. Проверить, нет ли расшатанныхпрутьев, хотя через это окошко мне бы все равно не выбраться. Дверь япроверила, потому что не могла не проверить. Как нельзя не потрясти багажник, вкотором случайно захлопнешь ключи.

Мне случалось бывать не на той стороне запертой двери. Ниодна из них никогда для меня не отворялась, но всегда бывает первый раз. Толькодожить надо. Так, последнюю фразу вычеркиваем как неудачную.

Какой-то звук вернул меня снова в камеру, к ее сочащимсясырым стенам. Вдоль дальней стены кралась крыса. Еще одна выглянула из-за краяступеней, подергивая усами. Наверное, камера не может существовать без крыс, ноя хотела бы дать ей попробовать.

Что-то еще застучало когтями вокруг ступеней, и в светефакела я приняла это за собаку. И ошиблась. Это была крыса размером с немецкуюовчарку, сидящая на мохнатых ляжках. Она пялилась на меня, прижав мощные лапы кшерстистой груди. Она повернула голову, скосив на меня большую пуговицу глаза.Губы отодвинулись назад, открывая пожелтевшие зубы. Пятидюймовые кинжалы резцовс тупыми гранями.

– Жан-Клод! – завопила я.

Воздух наполнился высокими писками, отдававшимися эхом, какиз тоннеля. Я отступила к дальнему краю ступеней. И увидела его. Тоннель,прорезанный в стене почти в человеческий рост. Крысы хлынули оттуда густоймохнатой волной, пища и кусаясь. Они выхлестнули из дыры, покрывая пол.

– Жан-Клод! – Я колотила в дверь, дергала прутья – всето же, что уже делала раньше. Бесполезно. Не выйти. Я ударила в дверь ногой ивскрикнула: – Проклятие!

Звук отразился от каменных стен и почти заглушил шуршаниетысяч коготков.

– Они не придут, пока мы не закончим.

Я застыла с руками на двери и медленно повернулась. Голосшел из камеры. Пол кишел и дергался грудой мохнатых телец. Высокий писк, густойшорох шерсти, цоканье тысяч коготков. Тысячи их, тысячи.

Как скалы в мохнатом прибое, сидели в камере четырегигантские крысы. Одна из них смотрела на меня черными пуговицами глаз. Иничего крысиного в этом взгляде не было. Он был разумный, человечий. Я никогда раньшене видела крыс-оборотней; я впервые увидела их сейчас.

Одна из фигур встала на полусогнутых задних ногах, и лицо еебыло узкое, крысиное. Как мясистая веревка, обвился вокруг согнутых ног голыйхвост. Она – нет, это определенно был он – вытянул когтистую руку.

– Иди к нам, человек.

Голос звучал низкими, почти меховыми интонациями, толькочуть с примесью визга. Каждое слово произносилось точно, но чуть-чутьнеправильно. Губы крыс не созданы для речи.

Я не пойду туда вниз. Ни за что. Сердце поднялось к горлу. Язнала человека, который пережил нападение вервольфа, еле выжил, но вервольфомне стал. Знала я другого, который от едва заметной царапины стал вертигром.Есть шанс, что из-за одной царапины я через месяц буду щеголять меховой рожей сглазами-пуговицами и желтыми клыками. О, Боже.

– Иди к нам, человек. Поиграем.

Я тяжело сглотнула слюну, будто пытаясь вернуть сердце наместо.

– Что-то не хочется.

Он рассмеялся шипящим смехом.

– Мы поднимемся и тебя приведем. – Он зашагал черезтолпу малых крыс, которые с ужасом от него разбегались, перепрыгивая друг черездруга, чтобы избежать его прикосновения. Он остановился у подножия ступеней,глядя вверх на меня. Мех его был темно-медового цвета с примесью блондинистыхпрядей. – Если мы тебя стащим вниз, тебе это не очень понравится.

Я еще раз проглотила слюну. Я ему верила. Потянулась заножом и нашла пустые ножны. Конечно, вампиры его забрали. Черт возьми.

– Давай, человек! Спускайся с нами играть!

– Если я тебе нужна, поднимись и поймай меня.

Он завернул хвост кольцом, пропустил его через руки. Однакогтистая рука стала чесать мех на брюхе и спустилась ниже. Я смотрела ему влицо пристально, и он засмеялся.

– Приведите ее.

Две крысы размером с собаку двинулись к лестнице. Какая-томелкая крыса пискнула и покатилась у них из-под ног. Она издала высокий жалкийвизг и затихла, дергаясь, пока ее не накрыл ковер других крыс. Хрустнули мелкиекосточки. Все пойдет в дело.

Я прижалась к двери, будто могла через нее просочиться. Двекрысы полезли вверх – гладкие откормленные животные. Но ничего животного небыло в их взгляде. Взгляд был человеческий.

– Постой!

Крысы остановились.

– Да? – спросил человек-крыса.

– Чего вы хотите?

– Николаос велела нам тебя развлечь, пока ты ждешь.

– Это не ответ на мой вопрос. Что вы хотите, чтобы яделала?

Губы отъехали назад, обнажив желтоватые зубы. Это былопохоже на оскал, но означать должно было улыбку.

– Сойди к нам, человек. Коснись нас, дай нам коснутьсятебя. Дай нам научить тебя радости меха и зубов.

Он почесал мех у себя между ляжками. Это привлекло моевнимание к нему, к тому, что между ногами. Я отвернулась и вспыхнула. Чертпобери, я краснею!

Но голос мой прозвучал почти ровно.

– И вот это должно произвести на меня впечатление?

Он на миг застыл, потом зарычал:

– Стащить ее вниз!

Великолепно, Анита. Ты его разозлила. Намекнула, что егохозяйство по размеру маловато.

Его шипящий смех пробежал по моей коже холодной волной.