Книга Запретный плод - Лорел Гамильтон

– Анита, вы очнулись?

Я открыла глаза. В голову хлынул свет. Я снова закрыла глазаот света и от боли, но боль осталась. Я повернула голову, и это было ошибкой.Боль превратилась в непобедимую тошноту. Как будто кости головы пыталисьсоскользнуть с мест. Я закрыла рукой глаза и застонала.

– Анита, вам нехорошо?

Зачем задавать вопросы, ответ на которые очевиден? Яответила шепотом, не зная, чем отзовется для меня попытка заговорить. Вроде быне очень плохо.

– Просто великолепно.

– Что? – Это был голос женщины.

– Я думаю, она проявляет сарказм, – сказал Жан-Клод. Вголосе его звучало облегчение. – Если она шутит, значит, она не сильно пострадала.

В этом я не была уверена. Тошнота накатывала волнами, отголовы к желудку, вместо того чтобы наоборот. Спорить можно, что у менясотрясение. Вопрос в том, насколько сильное?

– Вы можете двигаться, Анита?

– Нет, – шепнула я.

– Позвольте мне перефразировать вопрос. Если я вампомогу, вы сможете сесть?

Я сглотнула слюну, пытаясь дышать сквозь тошноту и боль.

– Может быть.

Две руки скользнули под мои плечи. Кости у меня в головепоехали вперед, когда он меня поднял. Я ахнула от боли.

– Меня сейчас стошнит.

Я перевернулась на четвереньки. Движение это было слишкомбыстрым, и боль налетела вихрем света и тьмы. Живот сводило, рвота стояла угорла, голова раскалывалась.

Жан-Клод держал меня за талию, его холодная рука лежала уменя на лбу, не давая костям головы расползаться. И голос его поддерживал меня,как прикосновение гладкой простыни к коже. Он тихо и ласково говорилпо-французски. Я не понимала ни слова, но и не надо было. Его голос держалменя, укачивал, унося часть боли.

Он прижал меня к груди, и я была слишком слаба, чтобывозражать. Боль колотилась в голове, но теперь это была далекая, пульсирующая,тупеющая боль. Голову повернуть все равно было невозможно, будто онавыскользнула из шарниров, но боль была уже другая, терпимая. Он вытер мне лицои губы влажной тканью.

– Вам лучше? – спросил он.

– Да. – Я сама не заметила, когда ушла боль.

– Что ты сделал, Жан-Клод? – спросила Тереза.

– Николаос хотела видеть ее в сознании и здоровой. Тывидела, какова она была. Ей нужна больница, а не дополнительные пытки.

– И потому ты ее полечил. – Женщина-вампир явнозабавлялась ситуацией. – Николаос не будет довольна.

Я почувствовала, как он пожал плечами.

– Я сделал то, что было необходимо.

Я уже могла открыть глаза, не щурясь и не вызывая боли. Мыбыли в темнице – по-другому и не назовешь. Квадратную камеру двадцать надвадцать футов окружали толстые каменные стены. К зарешеченной деревянной дверивели вверх каменные ступени. Даже кольца для цепей были в стенах. Факелыдымились на стенах. Не хватало только дыбы и палача в черном клобуке – такого,с бычьими бицепсами и татуировкой “Не забуду мать родную”. Да, это завершило быкартину. Мне было лучше, намного лучше. Я не должна была так быстро оправиться.Мне случалось получать удары, и сильные. Не бывает, чтобы вот так просто всепрошло.

– Вы можете сидеть без помощи? – спросил Жан-Клод.

К моему удивлению, ответ оказался положительным. Я села,прислонившись спиной к стене. Посреди пола была вполне современная сточнаярешетка.

Тереза смотрела на меня, держа руки на бедрах.

– Да, ты быстро оправляешься. – В ее голосе звучалоприятное изумление и еще что-то, что я не могла назвать.

– Ни боли, ни тошноты – все прошло. Как это получилось?

Она ухмыльнулась, скривив губы.

– Об этом тебе надо спросить Жан-Клода. Это он сделал,не я.

– Потому что ты этого сделать не могла бы.

В его голосе слышался чуть тепловатый намек на злость.

Она побледнела.

– Я бы этого все равно не стала делать.

– О чем вы говорите? – спросила я.

Жан-Клод повернулся ко мне; красивое лицо былонепроницаемым. Темные глаза смотрели в мои – и это были глаза как глаза.

– Давай, мастер вампиров, скажи ей. Увидишь, насколькоона благодарна.

Жан-Клод смотрел на меня, разглядывая мое лицо.

– У вас была сильная контузия, сотрясение. Но Николаосне позволила бы нам доставить вас в больницу, пока не будет закончено это…интервью. Я боялся, что вы умрете или окажетесь неспособны… функционировать. –Никогда я не слышала в его голосе такой неуверенности. – Поэтому я поделился свами своей жизненной силой.

Я затрясла головой – крупная ошибка. Пришлось прижать рукико лбу.

– Я не понимаю.

Он широко развел руками:

– У меня нет других слов.

– Позволь мне! – вмешалась Тереза. – Он просто сделалпервый шаг к превращению тебя в слугу.

– Не может быть. – Мне все еще трудно было мыслитьясно, но я знала, что это неправда. – Он не пытался воздействовать на меняразумом или глазами. Он не кусал меня.

– Я говорю не об этих жалких полутварях, носящихнесколько укусов и бегающих по нашим поручениям. Я имею в виду постоянногослугу-человека, которого никогда не кусают, никогда не ранят. Такого, которыйстареет почти так же медленно, как мы.

Я все еще не понимала. Наверное, это выражалось на моемлице, потому что Жан-Клод сказал:

– Я забрал вашу боль и дал вам часть моей… выносливости.

– Значит, вы испытываете мою боль?

– Нет, боль прошла. Я сделал вас чуть менее уязвимой.Вас теперь труднее ранить.

До меня все еще не дошло до конца или просто это было внемоих понятий.

– Все равно не понимаю.

– Послушай, женщина, он дал тебе то, что мы считаемвеликим даром и даем лишь тем, кто показал себя бесценным.

Я уставилась на Жан-Клода.

– Это значит, что я теперь как-то в вашей власти?

– Как раз наоборот, – ответила Тереза. – Ты теперь неподвержена действию его взгляда, голоса, ума. Ты будешь служить ему только потвоему собственному желанию, ничего больше. Теперь ты понимаешь, что он сделал.

Я посмотрела в ее черные глаза. Просто глаза и ничегобольше.

Она кивнула.

– Ты теперь начинаешь понимать. У тебя, как уаниматора, был частичный иммунитет к нашим взглядам. Теперь у тебя иммунитетпочти полный. – Она рассмеялась коротким лающим смешком. – Николаос уничтожитвас обоих.