Книга Кто стреляет последним - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он грузно поднялся со скамейки.
— Не молодеешь ты, Костя, — с грустью заметил Турецкий.
— Да и ты, Александр Борисович, из мальчукового возраста выползаешь.
— Обижаешь!
— Да? А вон смотри, какая блондинка пошла, пятый номер бюста, а ты? Хоть бы глазом повел! Это и есть, Саша, зрелость. Дома как?
— Все в ажуре. И чем дальше, тем лучше.
— Рад за тебя. И это тоже знак зрелости. Но это грустный знак. Потому что чем дороже тебе человек, тем труднее его потерять.
— С какой это стати я должен терять Ирину? — не понял Турецкий.
— Боюсь, что не ты потеряешь Ирину, а скорее — она тебя. Оставим. Эти издержки входят в нашу профессию. Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Ты никогда не слышал, как в Африке ловят обезьян? Без всяких сетей. Берут кубышку с узким горлом, привязывают ее покрепче, а внутрь кладут кокосовый орех. Обезьяна спускается с дерева, сует руку в кубышку, хватает орех — и все. С орехом руку она вытащить не может, а разжать пальцы и оставить орех — сама суть психологии ей этого не позволяет. Нам бы вот такую кубышечку!
— А что, построим, — предположил Турецкий. — Что мы, глупее африканских аборигенов?
— Так-то оно так, но и наши обезьяны не глупее нас.
— Чушь! — горячо возразил Турецкий. — У них главное — хватательный рефлекс. И уж коль он что-то схватил, не отпустит.
— Что ж, дай Бог нашему теляти ихнего волка съесть, — заключил разговор Меркулов.
Обиходив мать, Вадим густо заправил борщ капустой, собрал в полиэтиленовые мешки скопившийся мусор и как был, в старом тренировочном костюме, побежал на помойку. На обратном пути, со скамейки чахлого скверика перед домом, его окликнул местный участковый инспектор, которого все в округе называли Петровичем. Ему было за сорок, звание он имел «старший лейтенант», а почему так плохо шла служба, разные на этот счет ходили толки. Кто говорил, что особой служебной прыти не выказывает и потому с начальством не ладит. Кто вспоминал, как он посадил за мелкое хулиганство сына тогдашнего директора птицефабрики — фигуры здесь столь же значительной, как канувшие в небытие секретари райкомов. И хотя с тех пор начальство сменилось дважды, неприязнь к строптивому участковому передавалась, вероятно, по наследству. Когда же, случалось, за пивком мужики сами задавали Петровичу этот вопрос, он отвечал старым анекдотом про еврея, который трижды строил дом, и трижды его разрушала гроза. А когда, отчаявшись, он вопросил Всемогущего: «За что, Господи?!» — то услышал в ответ: «Ну, не нрависся ты мне, не нрависся, и ничего не могу с собой поделать».
Между тем дела на его участке были, сравнительно с другими участками, в порядке, молодежь особо не озоровала, торговцы блюли чистоту, жалобы рассматривались не слишком торопливо, но основательно. В общем, Петровича в округе уважали, и многие огорчились бы его переводу. Но никакой перевод ему не светил, да и не согласился бы он сам: здесь квартира, клочок земли, курятник-дачка, жена хорошо пристроена — заведующая детским садом, дети растут. Все хорошо. А те, кто вместе с ним кончал милицейскую школу и рвался к карьере, кто с третьим инфарктом ходит, а генералов среди них что-то не видно.
Петрович, как всегда, курил «Приму», вправляя ее в мундштук. Вид у него был обычно благодушный, но сейчас, как показалось Вадиму, тень какой-то озабоченности лежала на его густо загорелом лице с белой полоской на лбу, под козырьком форменной фуражки.
— Присядь, — поздоровавшись за руку, кивнул он Вадиму. — Есть минута?
— Для вас — всегда.
— Держи. — Петрович подвинул к Вадиму узелок, в котором Вадим сразу узнал свою одежду — ту, что бросил в санатории. — Твое?
— Мое.
— Хочу сказать спасибо тебе за дочку, — продолжал Петрович, выковыривая из мундштука окурок.
Вадим улыбнулся, вспомнив вчерашние танцы:
— Прекрасные данные у Наташи. Ей бы партнера повыше, чем я, да хорошего балетмейстера — международные призы брала бы.
— Я не про то. Спасибо — за то, что ты ее, может быть, спас. От этих подонков всего ждать можно. Какие-то не наши, чего их сюда принесло?
— Да они, может, не за ней гнались, — предположил Вадим.
— За тобой, что ли? — усмехнулся Петрович. — Просто ты им перекрыл дорогу. Ты хоть слышал, что там было-то?
— Да уж слышал, весь дом толкует. Три трупа, говорят.
— Туда им и дорога, пусть бы хоть все друг друга перестреляли. А что Леха утонул по пьянке — слышал?
— Да.
— Вот его жалко. Алкаш был, но безобидный… Меня, Вадик, во всей этой истории только одно смущает… Как ты, говоришь, убежал от этих троих?
— Мимо санатория, там такой овражек. Знаете?
— Овражек-то знаю. И санаторий, будь он неладен, знаю. А вот как твой узелок оказался внутри санатория — вот этого я не знаю.
— Хотите знать?
Петрович внимательно посмотрел на Вадима и покачал головой.
— Нет. Я его сегодня утром нашел, решил пройтись по санаторию, просто так. А если бы вчерашняя бригада его нашла, они бы очень даже заинтересовались. Где ты был вчера вечером?
— К клиенту ездил в Москву. Машина у него забарахлила.
— А мать одну оставил?
— Ну, справляется. Деньги-то нужно зарабатывать.
— А вернулся когда?
— Часов в двенадцать. Клиент меня сам привез…
Из-за угла дома выкатила белоснежная «бээмвуха» Сергуни и лихо притормозила у подъезда.
— Не это ли твой клиент? — хмуро спросил Петрович.
— Он.
Сергуня уже шел к ним, весело улыбаясь и приветственно махая рукой.
— Привет честной компании! Петрович, мое особое почтение.
— Я тебе не Петрович, а товарищ старший лейтенант.
— Виноват, товарищ старший лейтенант, исправлюсь. Вадим, я за тобой.
Вадим кивнул:
— Подтверди Петровичу, что ты вчера меня домой привез.
— Хоть под присягой.
— Третий цилиндр больше не сбоит?
— Третий? Что ты! Вообще — как часы. Золотые у парня руки! Петрович, я оторву вас от разговора только на одну минуту. Можно? — Сергуня отвел Вадима в сторону. — Давай быстро свой паспорт и две фотографии. Есть?
— Есть.
— Очень хорошо. Сегодня вы с Маратом летите в Ригу.
— Зачем?
— Узнаешь. Паспорт нужен для визы — заграница, тоже мне! Часа через два вернусь, будь готов. Вернетесь ночью или завтра утром.
— А мать я на кого оставлю?
— Проблема! — Сергуня сунул ему пачку денег. — Найди какую-нибудь соседку, пусть с ней побудет. Чао! — взяв у Вадима паспорт и снимки, махнул рукой Сергуня и укатил.