Книга Сепар - Елена Леонидовна Лаврова

быть по разные стороны в таком простом вопросе, как единство страны. Но и АТО не укладывалось в её сознании.

Между тем в Славянске война разгоралась.

– Если Стрелков не удержит город, – сказала как-то вечером Таня, – они придут сюда, в Горловку.

– Кто? – не поняла Ольга Борисовна.

– Каратели, – коротко бросила Таня. – И вырежут и перевешают всех сепаратистов, всех, кто голосовал на референдуме за отделение.

Сердце Ольги Борисовны ухнуло в пятки.

– Не преувеличивай, – строго сказала она. – Девяносто процентов населения не перевешаешь! Это несколько миллионов.

– Ну, выборочно, – засмеялась Таня. – Каждого сотого или тысячного.

Ольге Борисовне было не до смеха.

В начале июля Славянск пал, и война двинулась на Донецк и Горловку. Начались первые обстрелы. Заслышав грохот «Градов», Ольга Борисовна и Таня уходили в дом. Дом был, как им казалось, самой надёжной защитой. Впрочем, другой защиты и не было. В городе не было бомбоубежищ. Никто не предполагал, что сюда придёт война в поисках жертв. Люди прятались в подвалах частных домов. Подвалы многоэтажных домов не были оборудованы, да и подвалами в прямом смысле они не были. Это были скорее полуподвалы, нулевые этажи, запущенные и грязные. Там никто не прятался. Говорили, что на другом конце города было настоящее бомбоубежище, но оно было одно на весь трёхсоттысячный город.

В стареньком доме Ольги Борисовны подвала не было. Был, правда, маленький подпол, где хранилась картошка на зиму, но там бабушка с внучкой с трудом могли поместиться вдвоём, да и то стоя. Стены подпола были земляные, там сильно пахло сыростью. Спрятаться на часок там было можно, но прожить хотя бы пару дней уж никак. Поэтому, заслышав в небе грохот, бабушка и внучка ложились на пол в кухне, где были постелены для таких случаев три ватных одеяла. Окно кухни было с деревянными ставнями, поэтому они могли не опасаться осколков стекла. Они пережидали обстрелы, лёжа на полу, и чувствовали временами, как пол под ними вздрагивает. Это означало, что где-то не очень далеко упала и разорвалась мина или снаряд от «Града». Таня в такие минуты ругалась сквозь зубы. А Ольга Борисовна пыталась припомнить слова молитв, которым в детстве её обучала бабушка. Но помнила она немного.

К августу город опустел. Автобусы, троллейбусы и трамваи с улиц исчезли. Исчезли и личные автомобили. Зато появились стаи голодных бродячих собак, шнырявших между переполненными мусорными баками. Закрылись банки и почта. Многие магазины были закрыты, потому что в них нечего было продавать. Украина устроила Донбассу продовольственную и финансовую блокаду.

В тот день Ольга Борисовна встала пораньше, чтобы отправиться на центральный рынок в поисках крупы и макарон. Запасы их в доме иссякли. Таня хотела идти с ней, но Ольга Борисовна ушла тихонько и тайно из дома, пока Таня спала. Тане ни к чему было ходить по опасным улицам. Внезапно мог начаться обстрел.

«Я пожила, – думала Ольга Борисовна, бодро стуча тростью об асфальт и держа в другой руке сложенную хозяйственную тележку. – Я пожила, а вот ей жить да жить. Пусть сидит дома. Так надёжней и безопасней. И мне спокойней».

Солнце летело ей навстречу, как огненный снаряд, выпущенный из гигантской пушки за горизонтом.

На рынке было несколько очередей, и Ольга Борисовна пристроилась в хвост одной из них. Продавали манку и макароны.

«Манку всё равно возьму, – думала Ольга Борисовна, – ну и пусть молока нет. На воде сварю. Всё-таки еда. Лишь бы досталась».

Так, в беспокойстве, достанутся ли ей манка и макароны, Ольга Борисовна стояла, опершись на трость, как вдруг вдалеке послышался гул. Он усиливался и приближался, с грохотом треснуло небо над крышей рынка. Очередь мгновенно распалась, как ртуть на маленькие шарики, когда к ней прикоснутся пальцем. Все очереди распались, растеклись и снова стеклись в толпы у выходов. Люди боялись выйти наружу, но они были наготове, чтобы бежать при малейшей возможности.

Продавщица бросила поверх коробок с товаром пустые мешки, а сама скорчилась и спряталась под каменный прилавок. Ольга Борисовна не могла двигаться столь проворно, как другие, поэтому она пошла не спеша к ближайшему выходу. Стоя среди людей, слушая грохот снаружи, она ловила возгласы:

– По центру ударили!

– Это «Грады» и гаубицы!

– Сволочи!

– Фашисты!

– Твари!

Пожилой мужчина выглянул на мгновение наружу и сказал, повернувшись к толпе:

– Кажись, на Штеровке дым.

Ольгу Борисовну как будто ударили в самое сердце. Её дом был на Штеровке. Стуча тростью по бетонному полу, она прошла сквозь толпу и выглянула наружу. Действительно, в той стороне, где находился её дом, поднимались к небу чёрные клубы дыма.

Ольга Борисовна, не обращая внимания на предупреждающие крики оставшихся позади людей, поспешила в направлении этих чёрных сигналов опасности. Она шла быстрее, чем обычно, невзирая на боль в колене, её сердце бешено колотилось в горле и порывалось выпрыгнуть наружу.

Пока она шла, обстрел прекратился.

«Нет, – говорила себе Ольга Борисовна, – это горит не мой дом. Там ведь Таня! Она спит. Конечно, она проснулась и спряталась в подполе. Господи, пронеси», – молила старуха.

Но Господь не пронёс свою чашу мимо её и Таниных уст. Через час, поворачивая на Штеровку, Ольга Борисовна поняла, что катастрофа произошла именно с ней. Точнее, с её домом. И с Таней.

Её дом лежал в руинах. Всё, что могло в нём сгореть, сгорело, и чёрный дым, устремлявшийся к небу, сделался серым. Возле дома стояла красная пожарная машина, суетились, таща за собою шланги, пожарные.

Ольга Борисовна остановилась возле дома и смотрела на развалины.

– Отойди, бабка, – сказал пожарный с лицом, покрытым копотью. – Зашибём нечаянно. Мешаешь!

– Это мой дом, – едва шевеля губами, сказала Ольга Борисовна. Трость и хозяйственная сумка выпали из её рук в дорожную пыль. И она села в эту пыль рядом с ними. – Это мой дом, и в нём – Таня!

– Уберите бабку! – заорал кому-то пожарный. – Бабку уберите, мать вашу!

Тотчас чьи-то руки подхватили Ольгу Борисовну под локти, подняли с земли, отряхнули от пыли её платье, сунули в руку трость и повели прочь от дома. Она оглядывалась на дымящийся, развороченный взрывом дом и шёпотом кричала:

– Там Таня! Пустите! Спасите Таню!

И чей-то густой голос над её ухом гудел:

– Нет Тани! Прямое попадание. Всё в мелкие клочья. Соболезную! Прямое попадание. Ничего не осталось.

Старуха обратила к говорившему мужчине лицо, залитое слезами, не узнавая в нём соседа, жившего в доме рядом:

– Там Таня! Спасите Таню!

И тут с другой стороны заговорил женский грудной голос:

– Тихо, Борисовна, тихо! Таню убило. Я в окно видела.