Книга Музыкантская команда - Микаэл Александрович Шатирян

до сегодняшнего дня не понимал, с чем твоя злость связана.

— А сегодня понял? — спросил Арсен.

— Думаешь, что я за тем и поступил в оркестр, чтобы стать старшиной? Не так ли?

— Что с первого же дня ты стал выслуживаться перед маэстро, так это факт!..

— Чем же я выслуживался? Не тем ли, что отказался надеть драную форму? — Цолак говорил с улыбкой, как учитель с нашкодившим учеником.

— Это во-первых, — подтвердил Арсен. — А еще на вокзал ты явился в фаэтоне вместе со Штерлингом.

— Ах вот оно что! — пожал плечами Цолак. — А ты попытайся представить себе такую картину. Я спешу на вокзал, и по дороге меня нагоняет Штерлинг, удивляется тому, что я один, запихивает к себе в фаэтон и привозит… Могло такое случиться или нет? И мог ли я отказаться?

Арсен и я невольно переглянулись: подобное объяснение и впрямь было правдоподобно.

— Теперь об одежде, — продолжал Цолак. — Во-первых, откуда я мог знать, что вы задумали? Ведь вы же мне не доверяли и планами своими со мной не поделились…

— А если бы поделились, ты присоединился бы к нам?

— Сначала я постарался бы убедить вас не делать этого…

— Ага, вот видишь? — встрепенулся Арсен.

— …потому что, оставив в глазу бревно, вы видите только занозу. Для всяких там багратуни ваша затея что комариный укус, и этим вы ничего не измените, — продолжал Цолак.

— А что мы должны изменить?

— Предположим, положение нашей команды улучшится и мы станем получать все, что положено. Что дальше?.. А остальные роты, полк, вся армия?.. Везде ведь есть свои багратуни и матевосяны. Ты-то об этом знаешь?

— Что же, нам теперь и о них думать? — удивился Арсен. — Пусть каждый заботится о себе.

Цолак с усмешкой взглянул на него:

— А говорят, есть такой оркестр, первое правило которого — за товарища и в огонь и в воду!

Эти слова всерьез смутили Арсена.

— А что же мы можем сделать для них?

— Не знаю, — пожал плечами Цолак. — Надо подумать, посмотреть. Может, есть люди, которые знают, что можно сделать, и нам подскажут…

На сей раз уже Арсен внимательно посмотрел на Цолака.

— Слушай, объясни-ка нам, в конце концов, по-человечески, какого ты поля ягода? — подозрительно спросил он.

— А неужели ты не знаешь? — без тени иронии ответил Цолак. — Я — корнетист, служил у Колчака.

— И это весь твой послужной список? — Арсен продолжал смотреть на него испытующим взглядом.

— Так точно, — подтвердил Цолак. Затем спросил: — Табаку у тебя не найдется? Страсть как курить хочется.

— Найдется. — Арсен вытащил из нагрудного кармана две помятые папиросы. — Осталась парочка из тех, что Малыш присылал на гауптвахту.

— Кто посылал? — оторопел я. — Никаких папирос я не посылал!..

— То есть как это не посылал? — в свою очередь, изумился Арсен.

— Я только насобирал табаку… Цолак сказал… — Я совсем запутался, не зная, что и подумать. Выходит, Цолак и правда помог мне, выходит, он тогда не просто отделался от меня…

Наверное, Арсен тоже подумал что-то, потому как он вдруг повернулся к Цолаку и спросил:

— Уж не ты ли посылал нам эти папиросы?

— Не я, а мы посылали, — улыбнулся корнетист, — несколько ребят. От твоего имени, Гагик-джан, не сердись, пожалуйста. Узнай они, что в этом деле замешан я, еще отказались бы принять.

— Вот оно что? — протянул Арсен.

«Вот оно что? — мысленно повторил и я. — А я-то думал…»

Они прикурили и некоторое время молча попыхивали папиросами. Потом Цолак сказал:

— Ну ладно, давай теперь о деле поговорим, да я пойду, не то опоздаю…

— О каком деле?

— Нужно что-нибудь придумать, чтобы ты снова стал старшиной.

— Ну зачем же? Не думаешь ли ты, что я жить не могу без этого? Оставайся уж сам, командуй, только смотри ребят не обижай…

— Не могу, понимаешь, быть в этой должности. Мне надо часто бывать в городе, а из-за этой дурацкой обязанности я теперь связан по рукам и ногам.

— Зачем же тебе так уж нужно часто бывать в городе?

— Я же сказал, что жена дяди тяжело больна, и мне нужно навещать ее каждый день, доставать лекарства. Я уже говорил со Штерлингом, просил его освободить меня от этой должности, но он упорствует… Так что ты уж постарайся искупить свой грех перед ним, а я через какое-то время снова поговорю с маэстро. Идет?

Арсен еще раз внимательно посмотрел на Цолака, затем молча пожал протянутую ему руку.

Спустя минуту мы втроем шли к выходу.

— Слушай, ты не знаешь, почему нас раньше времени отпустили с гауптвахты? — спросил вдруг Арсен.

Цолак ответил не сразу.

— Как ты думаешь, зачем этот англичанин приехал в Армению? — сказал наконец он.

— Какой англичанин? Этот Нокс, что ли?

— Да, Нокс.

— Откуда мне знать! Они то и дело мотаются взад и вперед. У них, видать, свои заботы.

— Да еще какие! — подтвердил Цолак. — Боюсь, что от этих забот нам головы не сносить.

— То есть как это? — не понял Арсен.

— А ты не чуешь, браток, что войной попахивает? Потому, может, и вас отпустили. Не время сейчас воспитывать каких-то там музыкантов.

— Кто и с кем воевать-то собирается? — пожал плечами Арсен.

— С турками… Не помнишь разве речь Нокса на банкете?

— Гм… Помню, конечно. — Арсен почесал затылок. — Но, честно говоря, я не очень кумекаю, зачем англичанам-то нужно, чтобы мы с турками воевали.

— Это история длинная. Как-нибудь поподробнее поговорим, — сказал Цолак и, обернувшись ко мне, добавил: — А ты, Малыш, смотри держи язык за зубами… Никому ни слова об этом нашем разговоре… Особенно Киракоса остерегайся.

— Киракоса? Почему именно его? — спросил Арсен.

— Он, по-моему, не очень-то заслуживает доверия… Сегодня, во всяком случае, подошел ко мне во дворе и стал нашептывать: мол, его отец тоже почтенный человек, духовного сословия… «Держи, говорит, ухо востро с Арсеном, он на тебя аки лев рычит…» Словом, это я от Киракоса узнал о твоем намерении избить меня…

— Вай, Дьячок трухлявый, ну погоди же у меня?.. — вскипел Арсен.

— Не вздумай с ним расправляться. Просто знай, что от него надо держаться подальше, — поспешил утихомирить Арсена Цолак. — Ну как, Малыш, уразумел, что я тебе сказал?

— За Гагика не беспокойся, он парень что надо.

— Вообще-то я уже имел счастье в этом убедиться, — улыбнулся Цолак. — Вон каких мне тумаков надавал за тебя, до сих пор бока болят.

— А ты вдохни поглубже — пройдет, — ухмыльнулся я.

Мы вышли из парка в сторону русской церкви. Там толпились беженцы. Это было их пристанище. Они сидели на телегах, стояли группками под стенами