Книга Поцелуй черной вдовы - Евгения Бергер

и не ее вовсе чуть слышным покряхтыванием старых осин, перешептыванием затаившихся меж корней мелких животных и гудением ветра в кронах над головой — казалось, лес этот открыл ей невидимые объятия и принял ее.

Заговорил с ней своим особенным языком, явив тайны, прежде сокрытые: тонкие нити, светящиеся в траве, позвали Соланж за собой, указывая дорогу так ясно, как стрелка, прочерченная углем, и она точно знала — нить, повисшая в воздухе, путь палевки в траве. Та пробежала промеж двух стволов, по мшистой подушке древнего леса не более получаса назад, и догнать ее так же легко, как пройти по следам грязных ботинок, натоптавших в гостиной.

Надо только бежать.

Бежать так быстро, как только сумеешь, так низко, чтобы, припадая к земле, ощущать тонкий мускусный запах животного.

Его страх.

И желание жить…

Соланж и бежала. Мягко и невесомо ступая на промерзшую землю… Наслаждаясь погоней и ощущением пьянящего счастья, разливавшегося по телу. Свободой… Такой приторно сладкой, что рот наполнялся слюной.

А вот и полевка…

Сидит, не ведая, что она настигла ее, подобралась совсем близко, вот-вот ухватит зубами…

Соланж подкралась к ней еще ближе, кинулась: миг — и хрупкое тельце забилось меж острых зубов, желая освободиться.

Напрасно…

Она не выпустит своей жертвы, не сейчас, когда теплая кровь сладкой патокой заливает язык и дурманит рассудок. Челюсть сжимается крепче, трещат тонкие косточки — и Соланж просыпается.

Что это было? Она провела по лицу, сгоняя дурман странного сна, такого явного, словно и не сна вовсе — воспоминания. И провела языком по зубам, будто все еще ощущавшим мышиное тельце, зажатое между ними, и сладость пролитой крови…

Кошмар.

Она села в постели и осмотрелась: та же комната в маленьком пансионе, убогая и простая, те же стол и стул у крохотного окна, те же шкаф и кровать, но она как будто другая. Что это было? К чему этот сон? Может быть, разговоры о травле медведя навеяли на нее этот призрачный морок, может быть… что-то еще поспособствовало ему.

Алкоголь, например.

Ей не стоило пить с Шекспиром и Ричардом, по крайней мере, не столько. Впредь нужно быть осторожнее и не пытаться сойти за своего парня, на спор наливаясь пенистым элем.

Глупо все это. О чем она только думала?!

— Роберт? — В дверь постучали, и Соланж узнала голос Шекспира. — Ты проснулся, приятель? Нам нужно в театр. Не хотелось бы опоздать в первый же день!

— Дай мне минутку, — отозвалась она, вскакивая с постели и принимаясь метаться по комнате, надевая одежду. Темно-синие штаны, рубашка, куртка и зеленая шапка — все нашлось сваленным в одну кучу. Видела бы мама, в чем ходит по городу ее дочь… А уж при виде кое-как обрезанных ножницами волос и вовсе расплакалась бы. Мама любила ее темные волосы, говорила, на ощупь они — соболиный мех, мягкий и нежный, так и хочется прикоснуться.

Вот только никто, кроме нее, не касался Соланж долгие годы.

И волос тоже не гладил…

Так какой тогда смысл держаться за них, если только не соблазнять старых пройдох, падких на девичью красоту? Но к этому она возвращаться не собиралась.

— Я готов. — Она выскочила из комнаты, где в коридоре, прислонившись к стене, со страдальческим выражением на лице дожидался Уилл.

— Боже мой, не кричи, умоляю! — попросил он, скривившись от боли. — Голова просто раскалывается. Как тебе удается выглядеть таким бодрым?

Соланж пожала плечами.

— Природный талант.

И даже не покривила душой: перевертыши, как она знала, никогда не страдали похмельем. Наверное, бересклет в их крови выжигал алкоголь… По крайней мере, так она думала.

— Тебе повезло.

Знал бы он, в самом деле, цену подобных везений, не стал бы завидовать…

— Поспешим, репетиция вот-вот начнется.

Они вышли на улицу под абсурдным названием Сент-Лоренс-Путни-Хилл, на которой и находился их покосившийся криво оштукатуренный домишко с унылым синим дельфином над дверью, и направились по Шелл-стрит, маневрируя между куч мусора. Доугейт — район не из лучших, но именно потому и жилье здесь дешевое.

В самый раз для двух таких нищих, как она и Шекспир.

Правда, она на пять шиллингов все же богаче. И все благодаря Сайласу Гримму, завещавшему ей, так сказать, своего жеребца! Мысли о Гримме, как всегда и бывало, испортили ей настроение, но в театре, едва переступив порог «Глобуса», они окунулись в стремительный водоворот его жизни, и для грусти и мрачного настроения не осталось ни времени, ни сил.

— Эй, парень, иди сюда, слышишь? — окликнул Соланж женский голос, когда она, прячась за занавесом, наблюдала за репетицией.

Ей самой досталась крохотная роль в целых три слова, но ее это устраивало: ей вообще не стоило бы появляться на сцене перед множеством глаз, но она полагала, что отцу с Джеймсом никогда не придет в голову искать ее на подмостках. Она как-никак всегда была одиночкой, а актеры, как она видела это теперь, все равно что семья, сплоченная, не всегда друг ко другу лояльная, но семья. И причислять себя к ним было неловко, но неожиданно даже приятно…

— Да, мэм, вы меня звали? — Она не сразу догадалась, что кличут ее, еще не привыкла быть парнем, и женщина, верно, решила, что она притворялась глухой, лишь бы увильнуть от работы.

— Да уж звала, — недовольно отозвалась она. — Но кто-то не спешил отозваться.

— Я засмотрелся, мэм, никогда прежде не был в театре, — призналась Соланж, и женщина разом оттаяла.

— Да что там смотреть, — она махнула рукой, — кривляние, да и только. Идем помоги мне! — Поманила она ее за собой. — Бёрбеджу не понравится, коли станешь слоняться без дела. Слышала, ты хорошо управляешься с иглой и булавками, правда ли?

— Правда, мэм.

— Зови меня госпожой Люси. Я здесь главная по костюмам и гриму. Сможешь пришить кружева по подолу?

— Да, мэм.

— Отлично. Филдс снова подрал их каблуками, глупый мальчишка! Полагает, раз он звезда, театр обязан из раза в раз разоряться на кружева и прочие глупости для него. Вот смотри, — госпожа Люси ввела девушку в гримерку актера и указала на ряд платьев на вешалках, — это всё гардероб нашего мальчика… Следи, чтобы платья были в порядке. И будь осторожна: они стоят целое состояние, — наставительно сказала она. — Настоящие бархат, шелк и атлас. Костюмы — основное богатство любого театра.

После этого Соланж целый час нашивала кружева по подолу, в тусклом свете маленького окна делать это было непросто, и у нее заболели глаза. Потом госпожа Люси принесла ей дублет и велела проверить, хорошо ли держатся пуговицы.