Книга От Хитровки до Ходынки. История московской полиции с XII века до октября 1917 года - Игорь Анатольевич Потёмкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под руководством старосты осуществлялся сбор и расходование мирских денег. В каждой слободе имелась мирская казна, которая пополнялась мирскими сборами, при этом староста из нее жалования не получал. Поэтому в старосты выбирали не только авторитетных, но и состоятельных людей. Деньги из мирской казны тратились на нужды слободы – от содержания съезжей избы до «подношений начальным людям». Расходы мирской казны окладчик записывал в окладные книги.
Общего органа самоуправления в Москве не существовало «и его роль исполняло собрание сотенных и слободских властей, то есть сотских и старост черных слобод».[121] Вероятно, на таком собрании и было решено «организовать Сотенную палату при Земском приказе, из которой выплачивались деньги посадским из черных слобод, находившимся вне очереди на государевой службе».[122]
Если окладчики были помощниками старосты по финансам, то десятские были его помощниками по полицейской части. В некоторых исторических источниках десятских называют «выборными», но описания процедуры их выбора на данный момент обнаружить не удалось. Возможно слободская администрация делила население на десятки и те самостоятельно выбирали своего руководителя, возможно назначались (выбирались) объезжим головой. По крайней мере, наказ десятские получали от объезжего головы и старосты. Десятские следили, чтобы на территории их десятка не было драк, корчемства, посторонних, нарушений противопожарных правил. Они внушали подведомственным жителям вести себя скромно, благопристойно. Десятские были обязаны выходить ночью из своего двора, если услышат призывы о помощи.
Кроме этого, полицейские функции на улицах Москвы выполняли ярыжные люди или ярыги, являвшиеся низшими полицейскими служителями, которые обязаны были следить за общественным порядком на улицах, на площадях, в корчмах и иных общественных местах. Так их обязанности описывал в 1803 г. член Императорской Российской академии, коллежский асессор Тимофей Мальгин: «В Москве и других больших и знатных городах нижние полицейские служители назывались Земскими Ярышками; носили красное и зеленое или инаго особливаго цвета платье с нашивкою на груди двух букв З. и Я. т. е. Земской Ярышка, дабы по сему знаку звание и должность их всяк знал. Должность их состояла наипаче в том, когда Государь или двор его шествие куда либо в городе имели, или были крестный ход, торжество какое, знатныя встречи и тому подобные случаи; то ярышки с метлами и лопатами напереди всех идучи путь очисчали и просторили; где же ссора, шум, драка или иное какое беспокойство происходили, могли они беспрепятственно брать под карауль и отводишь к суду в свой приказ, в чем никто им противиться не смел».[123]
Непосредственные полицейские обязанности на территориях слобод и сотен несли сами жители, выставляя одного сторожа с десяти небольших дворов или с одного крупного, которые дежурили и ночью и днем на улицах и у решёток. Основные общегородские полицейские повинности выполняло население черных слобод и сотен. На их средства содержались ярыжные (их численность по Москве доходила до 200 человек), извозчики с лошадьми и телегами, закупалось и содержалось весе необходимое противопожарное имущество и оборудование. Жители через старост пытались подавать жалобы царю на слишком тяжелую нагрузку на черные слободы и сотни в связи с выполнением полицейских обязанностей, как по охране общественного порядка, так и по борьбе с пожарами: «… бьют челом сироты твои, государевы, черных сотен сотцкие и черных слобод старостишка, и во всех тяглых людишек место. С прошлого, государи, со 121-го году (1613 г.) по нынешней 130-й год (1622 г.) было с нас, сирот ваших, с черных сотен и слобод, на Земском дворе тритцать человек ярыжных да три лошади. И в нынешнем, государи, во 130-м году по вашему государскому указу взяли с нас же, сирот ваших, с черных сотен и слобод к тем к тритцати человеком в прибавку сорок пять человек ярыжных. А даем мы тем ярыжным, да на три лошади, на месяц по штидесят рублев денег. Да сверх, государи, тех штидесят рублев с нас же, сирот ваших, емлют на Земской двор во всякою пожарную рухлеть, парусы, и крюки, и трубы медные, и топоры, и заступы, и кирки, и пешни, и бочки и ведра. Да к тем же, государь, ярыжным к семидесят к пяти человеком и сверх всякие пожарные рухледи правят с нас, сирот ваших, с черных сотен и слобод в прибавку пятнатцать человек ярыжных да к трем лошадям три ж лошади. Да по вашему ж, государскому, указу правят с нас же, сирот ваших, с черных сотен и слобод с тяглых людишек со всякова человека по трубе по медной. И нам, государи, сиротам вашим, государевым, стало не в силу, невозможно взяти нам труб негде, а купить нечим, людишка бедные и молотчие и от тово великого тягла бредут розно. А которые были у нас лутчие люди, и те взяты в гостиную сотню и в суконную».[124]
Содержание этой челобитной позволяет ясно увидеть исторический колорит порядка выполнения полицейских повинностей черными слободами и сотнями, который для более полного погружения в эту эпоху приведен дословно. В ответ на данную жалобу царь «Указом об установлении числа ярыжных с черных и других сотен»[125] в 1622 г. назначил предельное число ярыжных в Москве 100 человек. Однако в 1629 г. царским указом число ярыжных увеличивается еще на 100 человек.[126]
Из числа чернослободцев в различные приказы набирались люди для работы целовальниками, которые также содержались за их счет. Кроме того, жители черных слобод и сотен, в порядке натуральных повинностей, ремонтировали и строили уличные решётки, караульные будки и избы стрелецких постов. Зачастую, под караульные избы отводились дворы слобожан, за аренду которых собственникам выплачивалась денежная компенсация. На них же возлагались обязанности содержать деревянные мостовые, сопровождать объезжих голов, сторожить тюрьмы и т. д.
Сторожей у решёток вооружали топорами, рогатинами и водоотливными трубами (насосами). Ночью караульная служба делилась на «замочную» и «кровельную». Первые дежурили у запертой на замок решётки, вторые с крыши следили за возникновением пожаров. Сторожа между собой перестукивались, подавая сигналы, чтобы не заснуть. Иностранец барон Августин Майерберг так описывал деятельность сторожей в Москве: «сторожа, которые каждую ночь, узнавая время по бою часов, столько же раз, как и часы, колотят в сточные желоба на крышах или в доски, чтобы стук этот давал знать об их бдительности шатающимся по ночам негодяям и они из боязни быть схваченными отстали бы от злодейского дела, за которое принялись».[127]
В исторических источниках XVII в. уличные решетки упоминались довольно часто. Нередко они становились частью народных названий отдельных церквей. Например, «церковь Николы на Берсеневке именовалась «за Берсеневою решеткою», церковь Иоанна Милостивого на Арбате в 1690 году названа «в Кисловке у решетки», к названию церкви Космы и Дамиана в Шубине прибавлялось: «…за золотой решеткой».[128] В свою очередь некоторые решётки получали названия по монастырям. Например, решетка, «перегораживавшая улицу, которая вела к Воздвиженскому монастырю, именовалась Воздвиженской; Никитская стояла возле Никитского монастыря, Ивановская – у церкви Иоанна Милостивого».[129] Можно уверено констатировать, что устройство решёток на улицах Москвы было одним из самых действенных средств противоборства уличной преступности.
Вместе с тем, у жителей Москвы имелось много оснований для недовольства теми, кто обязан был бороться с преступностью и поддерживать общественный порядок. Злоупотребления происходили и в Земском приказе, и со стороны объезжих голов и их помощников. Так в подметном письме царю Алексею Михайловичу сообщалось о противоправной деятельности Земского приказа: «Многие ведомые воры из ссылок собрались, записываются в метельщики, и многие беглые рейтары и солдаты и всякие служилые люди, збегшие с твоего великого государя службы, живут для воровства…, заклады принимают татиные и разбойные и сами грабят; а деньги делят помесячно…; а Земскаго приказу начальные люди про то их воровство все ведают да покрывают, потому что они и с ними во всем делятся… а чаять то, что и Прокофью Кузьмичу ведомо, а и знатно что ведомо: кто ему на них известит, и он тех же кнутом бьет».[130] Прокофий Кузьмич Елизаров, думный дворянин, был главой Земского приказа довольно длительный
