Книга Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки - Ирина Муравская

вообще мимо кассы отвечают мне. ― Ты знала, что они живут отдельной жизнью?

Ну приехали. С бровями-то моими что не так!?

– Ля, вы видели этих голубков? ― от проходящего мимо Лёши, только что зашедшего в кабинет, тоже не укрывается "нестандартный" подкат. ― Игрушечками балуетесь?

– Отвянь, Марков, ― отмахиваюсь, но знаю, что это бесполезно. Если прицепится, уже потом не отдерёшь этот репейник.

– Чего отвянь? Саламандра, не знал, что ты настолько дешёво продаёшься. Впрочем, что взять с нищего? Ты, наверное, и на эти шоколадки неделю собирал на паперти, ― ехидно косится он на напрягшегося Витю.

Вцепляюсь ему в одеревеневшую руку.

– Не надо. Только не заводись, ― прошу негромко. ― Он того не стоит.

– Послушай подружку, она плохого не посоветует, ― продолжают глумиться, не чувствуя безнаказанности. ― Но подход одобряю, не пропадёшь. Богатые неразборчивые невесты на дороге не валяются. Охомутаешь такую и из пешки сразу в короля прыгнешь.

– Ты заткнёшься или нет!? ― самой уже охота влепить оплеуху по этой мерзкой физиономии, но приходится удерживать Сорокина, уже буквально повиснув у него на локте. ― Витя, пожалуйста. На ограниченных не злятся. Их и так природа обидела.

– Слушайся хозяйку, верный пёсик. Гав-гав, ― да когда ж ты язык-то откусишь, кусок дебила! ― Саламандрик, слушай, а ты ему татушку свою уже показывала, а? Или вы пока так далеко не заходили? И то верно, пускай помоется сначала. Ты знаешь, кто его родаки? Я тут порылся в его увлекательной биографии, и советую без справки из наркологички его к себе не подпускать…

Всё. Перебор.

Витя без особого труда отрывает меня от себя и медленно поднимается с места. Спокойно так, без резких движений. Сколько за ним наблюдаю, замечаю, что он по натуре такой несуетливый. Всё делает неторопливо, взвешенно и молча. Без дешёвых выкриков с галёрки. Даже в мимике не меняется, обходясь без театральных гримас.

– Марков, ты идиот, ― вздыхаю обречённо, уже догадываясь, что будет дальше.

Ну вот и зачем? Зачем целенаправленно доводить? Зачем подзуживать? Неужели это такое удовольствие, по роже получать? Мало было одного раза, не терпится добавки выпросить? Или задетое самомнение покоя не даёт? Его унизили физически, так он пытается морально отыгрываться. Слово-то ранит не меньше боли.

– Ну давай, ― Лёша с издёвкой смотрит на замершего напротив соперника. И хоть внешне Марков привычно расхлябан, но я прекрасно вижу его стиснутые кулаки, готовые в любой момент пойти в ход. ― Только тронь. Свидетелей навалом, так что быстро поедешь в места не столь отдалённые. Хотя тебе там наверняка понравится. Будет как дом родной.

Свидетелей и права навалом. И большая часть уже старательно снимает всё на видео. Долбанные папарацци. Хоть бы кто вступился. Даже Потапова не чешется, сидит и меланхолично ноготки пилит.

– Не надо, ― последний раз, без особой надежды, прошу я. ― Будь умнее.

– Да не сцы, Саламандра. Он же не настолько туп… ― Марков не договаривает, влетая лицом в мою парту. Как из рогатки стрельнули, никто и сообразить ничего не успел. Даже я, как самая близ находящаяся, упустила момент, когда Витя его за шею схватил и приложил. Но этот хруст сломанного носа, наверное, никогда не забуду. И сухарики есть больше не смогу, слишком уж звук схожий.

Брезгливо отпрянываю от крови на столешнице. Несколько капель даже на учебник попали. Гадость.

– Да ты покойник! ― хватаясь за переносицу, истошно орёт Лёша, насилуя барабанные перепонки присутствующих. Сквозь пальцы текут алые дорожки, сам краснее рака ― противное зрелище.

Сорокин равнодушно оборачивается ко мне.

– Салфетки есть? ― трясущими руками лезу в рюкзак, доставая пачку. Тот спокойно вытаскивает парочку бумажных платочков и протягивает изрыгающему проклятия покалеченному. ― Заткни шнобель, а то загадишь всё, ― криво усмехается он и переводит взгляд на замершую в дверном проеме Валентину Павловну. Осоловевшую и пытающуюся понять, что произошло. ― Да знаю, знаю. К директору, ― не тратя время отмахивается Витя и, минуя её, выходит без разрешения.

Немая сцена.

Все в шоке.

Англичанка в шоке.

Я в шоке.

Один Марков клокочет от ярости и охает, задрав голову. Только он и вырывает нас из оцепенения.

– Алексей, ну и чего ты тут прыгаешь? ― безучастно интересуется Валентина Павловна, проходя мимо со стопкой рабочих тетрадей. ― Чеши в медпункт. Алиса, а ты куда? ― тормозят меня озадаченным окриком.

– Простите, срочно надо, ― хватая свою сумку, едва закрывающуюся от закинутых туда как попало вещей, и попутно подцепив оставленную сумку Вити, вылетаю из кабинета, нагоняя его лишь на лестнице. Вот шустрый.

– А тебе чего? ― удивлённо оборачиваются на стук каблуков.

– Ты куда?

– Сказал же вроде: к директору. Один фиг, явиться заставят, чтоб нотации читать, ― безразлично замечает тот, забирая своё. ― Так лучше сразу. Быстрее отделаюсь.

– Нотациями? Думаешь, только ими обойдётся? За неполный месяц обучения это у тебя уже какая драка? Третья, четвёртая?

– А есть разница?

– Есть. За такое вообще-то исключают.

– Да похрен.

– А на что тебе, позвольте спросить, не похрен? ― без предупреждения получаю по губам. Несильно, но обидно. ― Ай! За что?

– Леди не сквернословят.

– Да я же тебя цитирую!

– Нашла кого цитировать, ― сворачиваем за угол, минуя учебку, где на кожаных диванчиках обычно заливаются корвалолом уставшие от нас преподы, и входим в двойные стеклянные двери.

Они всегда открыты, как бы давая понять, что руководство готово выслушать и принять учеников в любое время, но на деле гостеприимством здесь не пахнет. Потому что все знают: сюда ходят не хвалебные оды школе петь, а выяснять отношения. Ученики, их родители, униженные учителя, спонсоры, налоговая.

Как результат ― за длинным столом, почему-то всегда заваленном, сидит замученная секретарша Катерина: тощая селёдка с выпирающими ключицами, которая никогда никому не рада. И себе, наверное, тоже не рада.

– Что хотели, ребята? ― ковыряясь в раздражающе пиликающем принтере, спрашивает она с нескрываемой досадой.

– Богданович на месте? ― Сорокин кивает на табличку, висящую на второй дальней двери, уже более приватной и закрытой ― за которой притаился личный кабинет директора.

– Он занят. И я тоже.

– Дайте сюда, ― отодвинув Катерину, Витя что-то нажал на сенсорном экране, где-то дёрнул и до хлопка закрыл крышку, заставив принтер замолчать. А следом и удовлетворённо зажужжать, включаясь в работу.

– Как ты это сделал?! ― облегчённо выдыхает секретарша.

– Перезагрузил.

– Да я раз десять его перезагружала! Стой, ты куда? Нельзя! ― облегчение сменяется возмущением, когда, стащив ещё не успевший затянуться валиком чистый лист, Сорокин бесцеремонно врывается к директору. Без стука, зато с чистосердечным: "Я с повинной. Дайте угадаю, снова объяснительную писать?".

Что остаётся делать? Прошмыгиваю следом со смущённым: "А