Книга Записки отчаяния - Иван Александрович Валуев

полу или неровно стоящие тапки. Послушав Делиба, я спустился на землю, и попытался насладиться здешним раем. Кроме блуждающих одиночек и сломленных красавиц мир ничем толковым не способен заинтересовать. Мы склонны забывать свою семью, после убогой ссоры, растрачивать себя на дешевые желания и ненужные вещи, которые тленны и лишены ценности, как таковой. Находясь в непроходимых дебрях собственной гордыни, не удаётся даже вздохнуть спокойно полной грудью, не испытывая при этом дискомфорта. Как бы банально все это не звучало, но не бывает незаменимых людей. Это как Бесконечная лотерея в "своих людей". Что это вообще за ересь? Спустя какое-то время мы не способны будем найти и минуты для разговора с теми, кто вчера находился рядом. Самое прискорбное из этого всего, так это не добитый Bluebird, который ютится где-то в сердечных погребах израненный и с неугасимой надеждой на светлый путь в дальнейшем. И единственная отягощающая проблема – это наш город, способный своей туманной лживой надеждой уничтожить не только личность, но и того раненого приютившегося Bluеbird.

                        ***

Была глубокая ночь. Георгий спокойно шел у обочины, провожая проезжающие мимо машины взглядом насмешливого безразличия. Его машина стояла разбитой в нескольких километрах от города. Переносица Георгия была рассечена об руль, пиджак разорван под мышкой и на спине. Никаких переломов, Слава Богу,но правую лодыжку потянул и заметно прихрамывал. «Алкоголь ни кого за рулем не украшает» – подумал Георгий, когда выходил из разбитого авто. Он забрал свой недопитый ром и, закрыв машину, пошел в сторону города. Практически через час усердного неровного движения, Георгий был уже недалеко от заправки. Большие огни которой двоились в глазах Георгия, сбивая его с цели. Позже ему еще хорошенько поправили цель, проезжающие два влюбленных гея. Георгий неудачно накренился на дорогу, погруженный в веселящие кондиции. По-видимому, это его движение подпортило ребятам оральные ласки. Они остановились за десять метров впереди Георгия, виляя машиной по всей проезжей части. С пассажирского места вышел накаченный парнишка с бидонами вместо рук и голосом вечно-удивленного кастратика. Этот голос рассмешил Георгия. Но когда он увидел выходящего с водительского места худощавого мужчину, стонущего и держащегося руками за пах, Георгий окончательно потерял контроль над ситуацией и смеялся взахлеб, пока не увидел вспышки мириад звезд. Это его очень заинтересовало. Он пытался уловить каждую вспышку, но, как только обращал на очередную свое внимание, – она исчезала. Когда он открыл глаза, на небе уже рассветало. Тут Георгий почувствовал холод и сильную головную боль. С виска что-то стекало – это была кровь от пушечного удара гея-громилы. Он так ловко приложился, что влюбленные забыли за свои личные проблемы и подумали, что убили человека. Но, будучи, мягкими людьми, испугались, вызвали скорую помощь и уехали со слезами на глазах. Они еще долго плакали в дороге и долго молчали. Но, оказавшись дома, придались безумному соитию наполненного безнаказанным сумасшествием. Георгий поднялся с горем, кое-как отряхнулся и дошел до заправки. Молоденькая девушка вяло жевала жвачку и холодно смотрела своими коровьими глазками на Георгия, осматривая того с ног до головы. Георгий смотрел на нее. Так они стояли несколько минут, любуясь нервной тишиной, которая устраивала обоих. Георгий надел на разбитую переносицу солнцезащитные очки со сломанной правой ушной дужкой. «Нужно быть собой» – сказал Георгий. Девушка молчала и, казалось, вообще ничего не испытывала в жизни, после того, как вышла замуж в восемнадцать лет.

– У Вас пиджак разорван… – еле-еле промолвила девушка.

– Вы обращаете внимание на убогие мелочи, не замечая главного…

– Ну с таким лицом к нам часто заходят. – холодно заметила девушка.

– Да. Шесть швов наложили. – поддержал Георгий. – Заметно, что разошлись…

– И не говорите. Задница теперь болит.

– И такое тут бывает. В особенности с теми, у кого такое же лицо, как и у Вас. – заметила девушка.

И после этих слов Георгий серьезно задумался о своей «задней» боли уже не как о рецидиве геморроя… В это время на заправке остановилась машина скорой помощи, явно не торопившейся спасать Георгия.

– Это за мной. – сказал Георгий, расплатился за шоколадные батончики и направился к машине скорой помощи, обливаясь холодным потом, и надеясь на то, что он испытывал боль все-таки от геморроя…

                        ***

Я уже не мог находиться более в этом доме. Одиночество нависло надо мной, как непроглядный бушующий циклон. Я знал, что рано или поздно этот циклон разыграется своим естеством и развеет меня в своей пучине. Во мне произошла некая пермутация. Какие-то процессы совершили произвольную смену положений между собой, будто моя внутренняя картина рассыпалась на частички пазла, который нужно было снова собирать в определенный рисунок. Я уже не знал, какое место можно было считать домом. На последние деньги я заказал себе «Улисс» Джеймса Джойса, очевидно, собираясь в глубокое путешествие в поисках неизведанного. Мысли прошлого порой согревали, но не гарантировали никакого спокойствия. В любом случае, они превращались в квинтэссенцию страданий, как своего рода сильные галлюцинации. На плите сбежал кофе, как утомленный каторжник спасается от пут заключения. В соседней комнате играла какая-то симфония. Это был то ли Штраус, то ли Шуберт. К тому времени я уже отвык от одиночества и не знал, что мне делать с ним, как не знал крестьянин, что делать со своей свободой, после отмены крепостного права. Ветер амбициозно врывался на балконную площадку. Под руками лежал Бунин, от которого подташнивало. Не было никакого желания его читать. Бесспорно, он интересный автор, обладающий юморным цинизмом ловко посмеиваться над современниками. Еще оставалось вино и пару кусочков сыра Dorblue и Бри. Этого было достаточно, чтобы удовлетворить свои гедонические прихоти. В дверь позвонили. На пороге стояла молоденькая девочка, лет двадцати. (Хотя, скорее 17-18). Она что-то рассказывала о своем Боге, который был не таким, как у всех, у остальных. Я слушал ее битый час, не додумавшись пригласить в дом. Заметив в моих руках винный бокал, она стала трепаться о грехах и о жизни после смерти. Что-то в ее словах имело вес. Но я никак не мог услышать то единственное слово, которое смогло бы внушить мне доверие этой девушки. Ее слова звучали для меня, как свист ветра в одиноком поле. Мне кажется, многое из того, что она рассказывала, сама не понимала. Это был заученный стишок на скорую руку, чтобы натирать на уставших ушах слушателей кровоточащие мозоли. Она мне стала предлагать брошюрки. Я заинтересовался. Но когда не нашел на обложке знакомые для себя слова – отдал ей обратно. Она не