Книга Записки отчаяния - Иван Александрович Валуев

Солнечный свет заливает всю комнату и мое лицо так, что я щурюсь. Не люблю просто шторы и все, что с ними связано. Жара невероятная. Воздух стоит, и уже не знаешь, куда себя деть, чтобы ощутить хоть какое-то дуновение жизни, не то что бы ветра. Птицы щебечут, и хочется открыть окно больше, шире, на всю стену, если бы это было возможно. Внизу, под окнами снова оскорбляют друг друга интеллектуалы под действием каких-то анаболиков. Из окон время от времени, (очень редко) вылетает всякий хлам. Иногда это старые вещи в виде носков, тряпок и беcкаблучных кожаных сапог, а иногда и техника в виде компьютеров, телевизоров и электрика Михаила Юрьевича, как это было зимой пару лет назад. Тетю Люду снова обозвали наркоманом в ответ на ее обзывания наркоманом незнакомого прохожего. Ей еще нет шестидесяти, а она уже на лавочке. Одиночество, наверное, особый вид наркомании. Неприятной наркомании на первых парах. А дальше только хуже, но уже не чувствуешь. Главное выйти из дому и пойти по самым тихим и безлюдным улицам. Особенно когда дороги этих улиц скрыты в тени крон вздымающихся деревьев, которые образуют природную галерею. Быть может там не так жарко, на этих улицах и не так печально, и, возможно, не так одиноко…Вы не замечали, как, порой, бывает, коротка наша жизнь? Жизнь, которая может поместиться на одном листе, такая монотонная, что может показаться лишь одним днем.

***

С Кремлевской улицы я сворачиваю на Таганскую, и бегу по направлению к острову Хортица. Стараюсь бегать каждый день в порыве некоего самовыражения в этом мире полном абстракций, иллюзий и нереализованных желаний. Подошва левого кроссовка уже практически стерлась, но это не мешает преодолевать мне по 7-10 км каждый день. Из-за наших замечательных дорог приходится устремлять свой взгляд под ноги, и любоваться безграничным совершенством плебейской технологии строительства. Пробегая по мосту, я так поддался порыву легкого ветра, щекотавшего мои гладковыбритые щеки и музыке Пуччини, игравшей в наушниках, что позабыл о дороге и рассматривал людей. При этом, конечно, спотыкаясь и усердно стараясь не подавать этому вида, и не потерять по дороге не только кроссовки, но и ноги… Везде сновали молоденькие парочки, – цветник гормонов и изобилие феромонов! Они радуются, общаются, смеются. Им есть о чем поговорить и о ком. От такой искренней красоты начинаешь и сам невольно улыбаться. За мостом, на острове, тут и там на лавочках или же в легкой прогулке встречаю такие же пары, но уже чуть постарше. Их глаза горят, они еще смеются, но разговаривают меньше. Дальше на пути встречаются такие же парочки, но еще старше, с детьми и колясками. Они уже не улыбаются, не общаются, а взгляды их пусты и наполнены серым цветом. Одни лишь дети будто бы знают что-то больше, чем их родители, молчат и переваривают все на свой лад. Возле музея можно встретить и парочки старше среднего возраста. Они улыбаются, временами радуются, но не сильно общаются. А к концу своей пробежки я заметил пару, которая, судя по их виду, по мелким морщинам, которые говорили о сильном и добродушном характере, прошли вместе через многое. Они общаются, смеются, радуются. Но все это они делают глазами. В их взгляде все. Будто бы они знают что-то большее, но молчат и уже не переваривают…

                        ***

Спать кладется Анатолий

В скрипе глаз и их ресниц

Семь детей уже в кроватке

Спят они как прежде ниц

Снятся Толику порою сны

Но сегодня что-то странно

Снятся жуткие мосты

Разведенные кошмарно

Снится ветер по ушам

И полет единорогов

Мертвый серенький пиджак

Из картона дяди Жоры

Он бежал в траве с мячом

В гулком переулке новостей

Кто-то обозвал его бичем

И лишенным прелестей

В огороде огурец

Косит там его Георгий

Дядя Жора молодец

И пиджак его картонный…

                        ***

Откуда день за днем берутся мысли?

Такие странные, порою – бред

Как не законченные письма

Или не начатый обед

Они уходят в неизвестность

И приплывают в никуда

А их источник неизвестен

Как порождение ума

Переплетенные все вместе

И тут же сразу позабыты

И каждый в своем месте

И будто бы разбиты

От воспаления мозгов

Булгаков дал один совет

Карандаш, блокнот, мозги

Присядь, и напиши свой бред…

                        ***

Ночь окутала все вокруг. Романтическое время, пробуждающее в своем проявлении все самые потаенные чувства человека, о которых он ни за что не вспомнит наутро. Треть суток, такой короткий промежуток времени для возможности осознания, чего-то высшего, чего-то своего. В это время все спит, когда сердце пробуждается. Время ночи пролетает так быстро, что все ощущения и чувства не задерживаются в нас надолго. От того и утро имеет такой неприятный привкус горечи и разочарования. Ночь дает лишь приближение к самому себе. Но первые лучи восходящего солнца отбирают все это, не оставляя ни малейших признаков наличия чего-то прежнего… Вроде бы утро должно ознаменовать что-то новое. Но на практике, ночь – есть начало… Человеку по его природе многого не положено, ибо это ненасытное существо. Я думаю, если бы ночь можно было продлевать, этот период суток человек сделал бы бесконечным. Как и все то, что приносит ему неведомое и неизвестное удовлетворение. Но есть одно но. Слово “если”. Это слово все же необходимо вывести из употребления в речи. Так как оно имеет явный аромат потерянной последней надежды. Так же лучше поступить и с утром, как периодом суток. Утро должно в теории ознаменовать начало чего-то нового. Но на практике, с наступлением, утро имеет такой же аромат потерянной последней надежды… Да еще и с привкусом горечи и разочарования…

                        ***

Однажды, в моей жизни был один знакомый. Он очень помогал мне по жизни, когда та забрасывала меня в объятья проблем. Помню, была ситуация, когда мы шли по рынку после тяжёлой ночи. Мне нужно было купить рыбу домой и картошки. В моем расположении находилось двести гривен, которых должно было хватить. На сдачу я ещё планировал поживиться мороженым. Пока мы продвигались между рядами, мой знакомый требовал от меня совершить свой ход в русской рулетке, которую мы затеяли ещё ночью. Я откровенно боялся совершить свой ход. Но находился в невозвратной стадии отчаяния, что совершил бы свой ход, если бы не имел денег. Мой