Книга Очень странные увлечения Ноя Гипнотика - Дэвид Арнольд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мила Генри: Да, я предпочитаю мелочи.
Два года назад наша семья отправилась летом в карибский круиз, и среди многочисленных вечерних развлечений был гипнотизер. Помню, я с ужасом и любопытством наблюдал, как он приказывает женщине, вызвавшейся из зала, закрыть глаза и вообразить, будто она находится на вершине красивой длинной лестницы из ста ступеней. Он внушил ей, что с каждой ступенькой она будет все больше расслабляться и успокаиваться. В конце концов женщина впала в состояние марионетки, полностью подчинившись воле кукловода. Зрелище было жуткое, но еще сильнее я испугался в последующие дни. Всю неделю я то и дело встречал эту женщину на палубе, замечал ее лицо среди публики на других вечерних представлениях – фокусника, комика, варьете, – и она ни разу не улыбнулась. Просто сидела, глядя в одну точку, как кукла.
Найки не намерена уступать. Она стережет дверь, точно часовой, блокируя мне путь наружу, и спокойно озирается, будто я не стою от нее в одном шаге. Я поднимаю кошку на руки, ожидая яростного сопротивления, но она трется мордочкой о мою руку и мурлычет. Высаживая ее у подножия лестницы, я оглядываюсь наверх, откуда только что спустился: дверь в комнату Ротора закрыта, из-под нее просачивается мягкое свечение. Он ни слова не сказал, когда я заявил, что с меня хватит, не проронил ни звука, когда я через силу открыл глаза, поднялся и выполз из комнаты.
«Все просто, Ной. Доверься мне. Закрой глаза. Дыши глубже; вдох – выдох, хорошо. Итак. Ты стоишь на вершине лестницы…»
Голова раскалывается от пульсирующей боли, я мысленно клянусь никогда не возвращаться на Пидмонт-драйв и выдвигаюсь через наружную дверь и передний двор в направлении дома, гулко топая по тротуару.
Старик Курт кивает, когда я иду мимо. Он сидит на том же месте, на крыльце соседнего дома, но сигара почти догорела.
Его пес гавкает. Эйбрахам, так его назвал Ротор.
Я останавливаюсь. Все чувства слегка притупляются, расплываются в тумане. Я оглядываюсь на дом Ротора, не в силах отогнать нелепое чувство, что уже бывал там до сегодняшнего вечера.
Эйбрахам поскуливает, неотрывно глядя на меня блестящими глазами, внимательными и всезнающими.
Курт гладит пса по голове и начинает тихонько говорить, так что я едва слышу:
– Как-то прошлой весной отправился я в поход к Голодной скале, там все очень прилично устроено – с гидами, верховой ездой и винодельческой фермой, – но мне-то это ни к чему, верно, Эйб? Нет уж, господа хорошие, хуже нету, когда природу вот так причесывают. – Я неподвижно стою на газоне напротив чужого дома и слушаю, как его хозяин рассказывает своему псу: – В общем, я схожу с трассы, чтобы без экскурсовода побродить, и набредаю на эту пещеру. Не туристическую, с красивым водопадом, указателями и прочей мишурой, а просто пещеру. Темную, сырую и жуткую, как сама преисподняя. Ну, тебе ли не знать, какой я любопытный варвар. Хватаю я палку наперевес и забираюсь внутрь. Как по мне, что за радость без испытаний, какой толк в жизни без риска? Я решил рискнуть и пройти испытание, и уж поверь, так я и сделал. И знаешь, кого я встретил в пещере? Хочешь – верь, хочешь – не верь, Господа всемогущего! Вот такие чудеса. И знаешь, что Господь мне сказал? – Медленно, с расстановкой, Курт делает последнюю затяжку и втаптывает в землю окурок. – Он сказал мне выйти на свет.
Дорогу домой я едва фиксирую, то и дело погружаясь в свои мысли, и в движении нет ни радости, ни внутренней ценности, только растерянность.
Когда я входил в дом Ротора, Эйбрахам был колли.
Когда я вышел, он оказался лабрадором.
Я просто зависаю наверху, как призрак самого себя, и гляжу вниз на собственное тело, спящее в чужой постели. Рядом с кроватью лабрадор Эйбрахам постоянно лает, но это беззвучный, ритмический и немой лай. В комнате есть еще кто-то, он стоит в противоположном углу лицом к стене, мокрый насквозь, будто только что выбрался из бассейна. Под ногами у него собирается лужа воды, но я вижу только его темноволосый затылок, и каждый раз, когда человек поворачивается ко мне, время ускоряется, пока он снова не оказывается лицом в угол. Воздух закручивается, как невидимое торнадо, и вдруг всюду цвета. Такие яркие, что на них больно смотреть: ослепительные вихри густо-розового, бирюзового, лилового, едко-зеленого и голубого, желтого. И в сияющих завитках цвета из стен начинают проступать буквы: сперва «А», потом «Н», затем «Т»… наконец, целая череда разных букв всех форм, они плавают, кружа по комнате в полном беспорядке, пока постепенно не складываются, одна за другой, в два слова, которые поднимаются к потолку и застывают у меня перед носом: «странные увлечения».
А внизу, в постели, мои веки вздрагивают, и вдруг я уже снова в собственном теле, то ли очнулся, то ли еще нет, охваченный сном и острым желанием пробудиться.
5:37 утра.
Блин!
Голова трещит и разламывается, будто по ней ездит бульдозер.
Я сгребаю телефон с пола (прикроватные тумбочки я отрицаю как лишний хлам) и вижу двадцать три непрочитанных сообщения от Алана.
Алан: ОК, я решил, что влюбленное сердце не разбить
Алан: То есть наша любовь сияет ярче звезд
Алан: То есть оч люблю тебя и вечеринка говно
Алан: А Джейк и правда титанический мудак
Алан: (которого кста ВПС уделал в бассейне подчистую)
Алан: А еще меня сейчас неслабо прет
Алан: Йо, помнишь, мы курили петрушку твоей мамы?? Ржунимагу
Алан: Йо ябадубаду!
Алан: ХЗ что такое баду???
Алан: Флинстоуны рулят
Алан: Я бадууууу
Алан: лечууу
Алан: хочу ЧИКЕН
Алан: несите мне чикен и никто не пострадает!!
Алан: даешь автокафе KFC 24/7!!!!!!!!
