Книга Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

Кроме того, здравый смысл подсказывал, что, если он и его друзья успешно существуют и функционируют после восемьдесят четвертого в двадцатых, а он, соответственно, здесь, и Сильвия пишет ему письма в тридцать восьмой, и по-прежнему Дайяна мечется между мирами, опасаться ему фактически нечего. Иначе б давно все реальности схлопнулись, вообще ничего не осталось, кроме, скажем, того вечера, когда они с Андреем и Олегом сели играть в преферанс под пиво и раков.

Принтер закончил печатать, жалобно помаргивал лампочкой. Солидная груда горячих листов громоздилась на лотке. Сашка просмотрел. Нормально. Две с лишним сотни. Кроме сжатого, но достаточного для практической работы конспекта сталинской политической биографии на три ближайших года (дальше — ни к чему), там содержалась и хронологическая роспись внутренней, европейской и общемировой истории на тот же период, реальные (насколько возможно) данные по экономике и военно-стратегическим потенциалам СССР, прочих влиятельных игроков на мировой шахматной доске. На первый случай хватит. Подобной информацией не располагают ни Черчилль, ни Рузвельт, ни Гитлер, а тем более — Иосиф Виссарионович. Дотащить бы эти бумаги и собственные воспоминания до Москвы, а там посмотрим, господа. Неплохо бы, конечно, выйти сейчас на связь с Антоном, уточнить диспозицию, так ведь тот эстет появляется только тогда, когда ему самому позарез что-то нужно, причем обставляет так, будто оказывает бескорыстную помощь.

Ничего, и с ним разберемся при случае.

Можно, конечно, попытаться, сделать очередное ментальное усилие. Да и капсулка его, удобный инструмент связи, при нас. Раз она есть, то рано или поздно заработает. Вопрос только — когда мне будет нужно или ему?

Но это не самый срочный вопрос.

Сильно захотелось спать, но наперекор себе или еще кому-то Сашка в третий уже раз вышел на улицу. Дождь не утихал. Сесть бы сейчас за рычаги привычной МТЛБшки да погонять часик-другой по знакомым окрестностям. Спугнуть с лежек прайд суперкотов, не стрелять даже, пусть живут, просто заставить размяться зверьков в свете фар.

Прислушался к себе — а вправду этого хочется? Погонять по прерии мохнатых хищников, каждый из которых видом домашний котенок, размером — гризли. Вроде как и нет. Или ему лень, или Шестакову, у которого совсем другие глубинные стереотипы.

Ну, нет так нет. Тогда и вправду спать пойдем, товарищ нарком.

Он сложил бесценную распечатку, можно сказать — «Книгу жизни», в офицерскую полевую сумку, перебросил через плечо ее ремешок, еще раз проверил содержимое карманов, сдвинул подальше к спине пистолетную кобуру и лег на кровать, как начальник караула, не раздеваясь. Уставом допускается отдыхать, ослабив ремень, расстегнув крючки и верхнюю пуговицу кителя, до середины голенища сдвинув сапоги. Не более.

Вот и он решил так же, на случай чего. И не ошибся. Выдернули его.

Вернулся он обратно на Столешников так же неощутимо, как до этого попал на Валгаллу.

Прежде всего осознал сам факт перехода, тут же проверил, удалось ли сохранить при себе бесценные документы и прочее имущество. Все было при нем. Значит, он правильно понял смысл случившегося и свою миссию. Примерно за этим его и посылали, а не для того, чтобы подогреть ностальгические чувства.

В квартире было пусто и гулко. Валентин еще не вернулся. Да по здешнему времени прошло едва ли полчаса. Нормально, старые принципы сохраняются. Раз так — хорошо, будем отдыхать как ни в чем не бывало. Утром разыграем задуманную интермедию и посмотрим, как поведет себя навязанный в партнеры товарищ.

Глава третья

Лихарев разбудил своего гостя ровно в полдень. Шульгин встал, чувствуя себя на удивление бодро, словно в один из осенних дней на Валгалле, когда еще не встретили они квангов[14], не узнали о присутствии на планете аггрианской базы. Когда все было просто великолепно. Рассветы над великой Рекой, прохладный, смоляной и хвойный воздух, ощущение полной свободы и безопасности, надежды на светлое будущее.

Удивительно, но только там в свои тридцать с небольшим лет Сашка узнал, что это такое — настоящая безопасность! Понятие в некотором роде иррациональное. Как будто в Москве ему что-нибудь по-настоящему угрожало? За исключением возможного наезда машины на перекрестке, упавшего с крыши кирпича или бандитского ножа под ребра в темном переулке за отказ дать закурить или просто так, от скуки. Совсем не в этом дело. Мало могло найтись в городе людей, не только пьяных придурков, а и хорошо подготовленных специалистов, которые сумели бы обидеть Шульгина. Кто пробовал — горько жалели. Или — жалели их друзья и родственники.

Дело совсем в другом. Кандидат медицинских наук, сотрудник полусекретного института, неплохой актер, спортсмен, знаток японского языка и восточных боевых искусств, в какой-то мере даже философ-конфуцианец, а моментами и буддист, Александр Иванович Шульгин с того дня, когда мать отвела его первого сентября в первый класс, не ощущал себя принадлежащим себе.

Нынешнему читателю это понять трудно. Пожалуй, и невозможно, если он не ровесник. Кто-то, может быть, слышал расхожую, превратившуюся в анекдот фразу: «Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Прыжок на месте — провокация. Охрана стреляет без предупреждения». Так это — чистая правда. В местах лишения свободы — абсолютная, в трехлинейную пулю воплощенная. В «свободной» жизни — опосредствованная. За примерно те же действия, пусть и иначе выглядящие, кара соразмерная. Исключение из октябрят, пионеров, комсомола, отказ в приеме в эти же организации, постоянная угроза обсудить на собрании, выгнать из школы, из вуза, не принять в аспирантуру, не дать сдать кандидатский, не дать защититься, защитившись, не пустить в «старшие научные» или доценты…

Да, господи, в самой что ни на есть гитлеровской Германии обычного человека не подстерегало столько опасностей, как в родном СССР. Чего стоит одна только возможность получить реальный тюремный срок за то, что сам прочитал и другим дал не какой-нибудь «Архипелаг ГУЛАГ», а невиннейшее в политическом смысле «Собачье сердце».

Зато, отбившись от «спецназа» аггров, переместившись на Валгаллу, они поняли, что наконец свободны, в абсолютном выражении. В полном соответствии с классиком марксизма здесь для них осуществились одновременно «свобода от чего-то» и «свобода для чего-то». Как минимум для того, чтобы каждый смог стать, кем мечтал сам или предназначала судьба.

— Отдохнули, Григорий Петрович? — заботливо осведомился Валентин, успевший привести себя в порядок, чисто выбриться и облачиться в привычную форму военинженера.

— Более чем, Валентин Валентинович. Какие у вас для меня предложения имеются?

— Да пока что никаких. Вот сейчас на службу отправлюсь, прозондирую обстановку. Сдается мне, нынче там много интересного происходить должно. За вас я не беспокоюсь, а вот с Заковским нужно вопрос как можно быстрее решать. Пока Хозяин не передумал или со стороны какую-нибудь неприемлемую фигуру не подсунули…