Книга Безумие - Елена Крюкова

Но огни горят. Это изумруды и рубины. Жемчуга и гранаты.

Есть отхожее место. Оно есть у всякого времени.

Но есть святой праздник. И есть священные игрушки.

Да, елка засохнет. И праздник уплывет. Игрушки поломают безумные жадные руки. Разгрызут безумные зубы. Прости человеку, человек, за то, что человек может уничтожить, а может и родить. Человек может все; и все здоровые – больные, им все больные – здоровые.

Капитан пошел вокруг висящей вверху елки важным шагом. Как попугай. Или как пингвин. Народ потянулся за ним. Люди брались за руки. Вот улыбки на лицах. Люди, вы все дети. У вас есть елка, чего вас еще желать?

Капитан встал под елкой, а больные вели хоровод вокруг еловой тени. На темном полу играли цветные блики. Будто валялись осколки лампадных стекол. Или дети разломали сто калейдоскопов и высыпали стекляшки на паркет.

Да, все сломают, и все выкинут, и все забудут; забвение сильнее, чем память. Так устроен человеческий мозг. Он тоже большая, сложная, хитрая игрушка. Блестящая, перламутровая, изрытая ходами древнего лабиринта живая раковина. Почему весь мир живет в ней? Почему, когда мы умираем, мы не можем передать эту драгоценную игрушку своим детям, внукам своим?

Чтобы они – повесили – на елку; и прыгали вокруг, и веселились, и глядели, как мы сияем, сверкаем, радуя чужие времена.

Врачи стали подходить к больным и дарить им подарки. Всовывать им подарки в их слабые, недоверчивые, дрожащие руки. Кто-то руки отводил, головой махал: ой, не надо, спасибо, я не заслужил! Кто-то руки за спину прятал: я боюсь, это очень роскошный подарок, я недостоин!

А кто-то хватал сразу, с ходу, выбегая из хоровода, вырывал подарок из рук врача и снова, прижав сверток к груди ли, к животу, шасть – в хоровод: как же, кружатся и пляшут без меня, и без меня поют, а нельзя пропускать, надо в ногу, надо со всеми, надо – как все!

Как все. Как все.

Врачи протягивали своим больным все самое дорогое, что только могли раздобыть к Новому году: а вот мандаринчики в гастрономе на Пискунова выбросили, вот тебе пакетик, съешь за мое здоровье, а вот смотри, шпротики, на площади Горького достал по блату, а вот, не откажись, уважь своего доктора, такая прелесть, сам бы съел, настоящая норвежская селедочка в винном соусе! А вот разверни, а ну-ка, что там? Мать честная! Икра! Черная! Да целая банка литровая! Откуда? Из Астрахани! У браконьеров еще летом купил! На пароходе до Астрахани плавал! А вот тебе конфетки с ромом. «Столичные»! Понимаю, алкоголь тебе нельзя, от белой горячки мы тебя спасли; но немножко можно, в конфетке его граммулечка, а если нельзя, но очень хочется, то – можно!

Врачи дарили больным подарки и смешивались с больными, и напяливали на них свои белые шапочки, и скоро уже было не узнать, кто больной, а кто врач. Маскарад это, карнавал! Мы всех позвали! Всю больницу! Сейчас и кочегары придут, истопники! И охрана, все оружие свое на вахте оставит! И нянечки! И санитары!

И собаки окрестные придут! И больничные кошки! А что у нас на праздник котам? А у нас для них целая куча свежей, вернее, тухлой рыбы! Серебристый хек! Наилучшая, вкуснейшая рыбка в мире!

Гулять так гулять! Новый год-то раз в году!

За подарки – благодарили. Нюхали, пробовали на зуб, целовали. Санитар подарил самоубийце медный перстенек. Вроде как с ней обручился. Нянечка подарила алкоголику вязаные младенческие пинетки. Мол, пить бросил, женишься и ребенка родишь.

И плакал алкоголик, сгорбившись над пинетками, потому что давным-давно увял, обильно политый водкой, его огненный куст.

Врачи-то врачами, да больные тоже совали им в руки подарки! Да еще какие!

Они так сверкали, подарки больных, что глазам было больно, и их совсем нельзя было рассмотреть.

А только приблизить к лицу и зажмуриться; вдыхать, обонять.

Они пахли забытой талой водой. Забытыми кустами сирени. Забытой свежестью вьюги. Забытым сеном на сеновале. Забытым топленым молоком. Забытым сладким потом любви.

И держали их врачи на вытянутых руках; и жарко горели в их руках опасные, яркие подарки; и они не знали, что с ними делать – то ли в карман сунуть, то ли от себя навек отшвырнуть, чтобы руки не жгли.

Больные задирали головы, водя хоровод, и видели: висят на елке все военные снаряды и рогатые мины, висят алые, с золотыми кистями, армейские знамена; висят первые ракеты, что взмывали с полигонов в мрачное зимнее небо и падали наземь, горя и изрыгая дым; висят застывшие потоки золотого горячего металла Магнитостроя; застывшие навек серебряные потоки меж турбин Днепрогэса. А вот они, качаются средь ветвей, черные вороны, автоматы Максима Калашникова, с ними мы дошли до Берлина. Свисают из зеленой колючей сутеми штыки, ими красноармейцы закалывали юнкеров. Сияют ружья – из них белогвардейцы стреляли в несчастных баб в деревнях на Иртыше, в руинах Феодосии. Выпукло, красивыми и страшными шарами, светятся каски – каски первой мировой, каски второй мировой, а третья, когда же грянет третья? Вон, вон они, среди ветвей – пачки великих советских балерин, так похожие на снежинки! И танцовщики тоже тут, они игрушечные, их ноги, расширенные в грандиозном батмане, путаются в вихрях зеленой тьмы.

А вот мотаются на сквозняке они, пустые миски и алюминиевые ложки, изящно подвешенные к колючей проволоке. Колючки на серебряном мотке проволоки – новогодние искры! Меж ветвей запутались кусочки разваренной свеклы из лагерной баланды, отгрызенные крысиные хвосты, рабские кирки, черенки лопат. Беломорканал! Воркута! Магадан! Елка – карта, и на ней ярко вспыхивают, сияют лампы ГУЛАГа. Это наша елочка, это наши севера! Где мчится скорый Воркута – Ленинград…

А вон ванна, ванночка детская, ой нет, большая, огромная, чугунная, старинная, на чугунных львиных лапах, и оттуда льются, выплескиваются на головы людям горячие щи! Капуста, морковка, лук! Ванна Щов! Сбылась твоя мечта!

Гляди выше! Забирай взглядом ввысь! Видишь, танки висят! Такие маленькие! А тяжелые! Мы с ними победили! Видишь, ракеты, уже гордые, огромные, с ажурными фермами обслуживания, и замер космодром, и это наша, наша ракета отправляется в полет! И гермошлем! Вон висит! Блестит! Железный, стеклянный! А рядом кто это? А, две собачки! Белка и Стрелка! Взмыли в поднебесье! Как тявкали! Как страшно им было, больно!

Больно. Больно.

Любая победа дается через боль.

Без боли нет ничего: ни любви, ни войны, ни мира.

Она всегда. Она никуда не уходит.

Смерть придет, а боль все равно будет!

А что же тут одна такая была, вредная козявка, курильщица, врала всем нам про свободу? Где она, твоя свобода, если свобода – это тоже боль?!

Гляди, а выше-то, выше, под самым потолком! Красота-то какая!

Там, где самые широкие ветви топырились, у самого комля, на ветках висели самые блестящие и самые тяжелые игрушки.

Красные башни Кремля.