Книга Любовь красного цвета - Салли Боумен

Психолог и Мартиньи переглянулись.

– Мсье Макгуайр, – тихо, с долей укоризны, проговорил психолог, надевая наушники. – В такой ситуации каждый шаг опасен.

* * *

– Открой чемодан, Паскаль, – приказал Стар. – Открывай, и от стола – ни на шаг. Вот так. Молодец.

Паскаль послушно открыл чемодан, который, как и говорил Стар, оказался под розовой кроватью в розовой комнате, сплошь обвешанной и заставленной портретами одной женщины – Марии Казарес. Всемирно известную кутюрье на них не узнал бы разве что слепой.

Он медленно поднял глаза. Стар по-прежнему сильно нервничал, что, однако, не мешало ему проявлять величайшую осмотрительность. Этот невменяемый стоял в пяти метрах от Паскаля, прикрываясь Джини, как щитом. Пистолет по-прежнему был приставлен к ее горлу. На небольшом столике рядом стоял диктофон Джини с выносным микрофоном. Пленка уже была вставлена в гнездо.

Кассета крутилась – шла запись. И Паскаль, и Джини знали: эта пленка им не поможет. Для Стара крутящаяся кассета открывала путь к славе, к бессмертию. У него не было необходимости ни в Джини, ни в статье, которую она могла бы написать. Сложив все кусочки мозаики вместе, Паскаль теперь понимал: что бы Стар ни говорил ей раньше, на деле ему вовсе не нужно было, чтобы Джини представила читателям собственную версию происшедшего. Ему не нужно было, чтобы кто-то излагал его слова. Гораздо лучше было записать на пленку собственный живой голос – чтобы позже весь мир услышал его. Что же касается Джини, то она была обречена. И Паскаль тоже. Задачей фоторепортера было сделать в этой квартире снимки. И умереть, так и не увидев своей работы.

«Сейчас мы еще нужны ему, – подумал Паскаль. – Но едва запись будет окончена, а все кадры отсняты, он убьет нас». У него не было на этот счет ни малейшего сомнения. Он даже знал, кого из них Стар убьет первым.

Чемодан был битком набит исписанными блокнотами, газетными вырезками и фотографиями. Все это было перемешано. С величайшей осторожностью Паскаль начал доставать из чемодана содержимое и раскладывать измятые листки на столе.

– Смотри, не перепутай ничего! – резко вскрикнул Стар. – У меня там все по порядку разложено. Понял? На самом верху – информация о моих родителях. И еще мои записки, которые я начал делать, когда стал кое-что соображать.

Под своими родителями он, очевидно, имел в виду Марию Казарес и Жана Лазара. Паскаль принялся складывать блокноты в одну стопку, вырезки с загнутыми уголками – в другую.

На дне чемодана оказались разрозненные, почти превратившиеся в лохмотья, бумаги. Впрочем, там же обнаружились и кое-какие тематические подборки. В частности, на самом дне хранилось собрание вырезок о правящей династии Монако, включая сделанные Паскалем украдкой снимки принцессы Каролины, о которых с таким восторгом отзывался Стар. Отдельные разделы впечатляющей коллекции были отведены семейству Кеннеди, какому-то английскому герцогу и его супруге-канадке, а также американско-австралийскому газетному магнату. Несколько подборок были посвящены американским кинозвездам. Все это Паскаль рассортировал на аккуратные кучки. Последними он извлек на свет изрядно потрепанные порнографические открытки, на которых были запечатлены сцены, отличающиеся крайней разнузданностью, даже садизмом. Стар странно скособочился, будто хотел дотянуться до бумажных стопок рукой, но только улыбнулся.

– Эти старые бумажки можешь считать моим фальстартом, – хмыкнул он. – Герцог этот вшивый, кинозвезды… Это было только началом. Видишь ли, я всегда знал, что не такой, как другие. Я не какой-нибудь маленький человечек с улицы. Соображаешь, к чему это я? Я всегда пытался отыскать свою мать – с тех самых пор, когда достаточно подрос, чтобы уйти из детского дома. Но Мария сумела хорошо замести следы. А знаешь ли ты, что мне хотели вбить в голову? – В его голосе зазвучали презрение и насмешка. – Эти олухи пытались заставить меня поверить в то, что мать моя – проститутка, потаскуха, подстилка дешевая. Которая к тому же уже сдохла. Но меня не проведешь! До сих пор помню, как сижу я в Монреале перед этой крысой из бюро социальной помощи, которая приволокла мне целый ворох так называемых документов. И все, заметь, с печатями. Было там и мое свидетельство о рождении – грязная бумажка с прочерком в графе «отец». Только не можешь, говорит мне крыса, ты со своей мамой увидеться, потому что погибла она. Один из клиентов отметелил так, что уже не встала… И смотрит на меня так сочувственно, так жалостливо. Что взял бы и придушил на месте. Чтобы не врала мне, гадина. Но потом раскинул я мозгами и вижу: а ведь она чей-то приказ выполняет – только и всего. Выходит, выгодно кому-то меня за нос водить. В общем, простил я ее, не стал убивать. Суку мерзкую, лживую…

Его всего передернуло. Джини боязливо вздрогнула.

– Что мне после этого оставалось? Только искать своих папу и маму. Верно я говорю? И чего они только не делали, чтобы помешать мне! Долго я шел по ложному следу, но в конце концов судьба смилостивилась надо мной: я встретил Матильду. Поначалу, когда я приехал в Париж из Амстердама, у меня ничего не складывалось: карта не шла, денег не было, да к тому же еще со своей подружкой Шанталь поссорился. И вот, когда мне совсем уже некуда было деваться, на моем пути повстречалась Матильда. Это произошло всего в нескольких кварталах отсюда. Она кормила голубей в скверике, и я с ней разговорился. Мне хотелось есть, нужна была крыша над головой. Да и чувствовал я себя тогда паршиво: головные боли совсем доконали. А она привела меня сюда, накормила. С Матильдой у меня сложилось как нельзя лучше. Хорошая бабуля была – я к ней по-настоящему привязался. Матильда была одинока и не переставая говорила о Марии. О том, кто такая Мария, я, конечно, знал – читал про нее в журналах. Но после всех этих разговоров я стал словно прозревать – медленно, постепенно. Где-то через неделю – а может быть, и меньше, может, через день, точно уже не помню – Матильда рассказала мне о том, как Мария потеряла своего крошку-сына, когда была еще в Новом Орлеане. И меня словно током ударило! Я увидел – вот именно, увидел! – как все было. Все совпадало! Даты совпали, все остальное. Я тоже когда-то жил в Новом Орлеане, правда, совсем немного. Волосы у меня черные, как у Марии и этой свиньи – Лазара. Волосы, глаза… Ведь я похож на мать. Правда, похож?

– Сходство, несомненно, есть, – веско произнес Паскаль.

Все это время он внимательно изучал Стара, бдительность которого, судя по всему, начинала потихоньку ослабевать. Взгляд этого парня был таким же безумным, как и его слова. Он смотрел то на Паскаля, то на Джини, то на свой пистолет, то куда-то в угол. Было такое ощущение, что этот монолог хорошо отрепетирован, заучен наизусть. Как видно, Стар частенько беседовал с самим собой.

Осторожно, как сапер на минном поле, Паскаль вышел из-за стола. Расстояние между ним и Старом слегка сократилось. Стар никак не прореагировал на это. Он был снова занят Джини, неуклюже и грубо тиская ее груди.

– Послушай, Стар, дай я проверю пленку, – лепетала она, дрожа всем телом. Ее взгляд был устремлен на Паскаля. Джини хорошо видела, какие чувства вызывает у него скотство Стара. Судя по выражению лица, Паскаль готов был в следующую секунду броситься на подонка. И она глазами пыталась дать ему понять, что сейчас еще не время. «Остановись, вытерпи», – умоляли ее глаза.