Книга Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков

Ошибка со стороны русских состояла в странной позиции, которую выбрал командующий генерал. Перед его фрунтом были лощины (vallées) в 300–400 шагов, рядом с которыми он мог бы расположиться, но упущением этого были вызваны потери исключительно в российской армии[1600]. Затем, странный ордер баталии с более чем 300 фурами в середине, которые по мере того, как становилось жарко, стали дефилировать вниз к болоту, что еще более усиливало смятение, пыль и крики[1601].

Мы все можем поклясться всем святым, что не видели пруссаков до тех пор, пока они не оказались посреди наших порядков, исключая лишь момент, когда они приближались в колоннах, пересекая равнину. Они стояли совершенно укрытыми в колоннах на равнине, окружая наш фрунт. Король мог предпринимать любое расположение по своему усмотрению, никто не мог этого видеть. И это никак не повлияло на наш ордер баталии, который должен был остаться неизменным, что бы ни происходило.

Нельзя довольно похвалить стойкость русских солдат в начале, то есть до 2 часов [пополудни]. Они стояли совершенно открытыми перед огнем орудий без движения и восполняли шеренги, не поворачивая головы в сторону. Однако после того как первая линия отступила, а вторая по ней стреляла, солдаты стали грабить собственный обоз. Водка, которую они нашли, заставила их совершенно выйти из подчинения своим офицерам, они стали грабить и их. Разъяренные, они (солдаты. — Д. С.) ранили их (офицеров. — Д. С.). Враг или друг, все им стало едино. Они стреляли в каждого, кто бы ни приблизился.

Не думаю, что сколько-нибудь большое число пруссаков получило урон от огня русской пехоты. Они стреляют слишком высоко, что, на мой взгляд, происходит от их манеры упирать приклад в грудь при стрельбе. Этому вероятно способствует и легковесность передней части их ружей.

Там же, где (российские. — Д. С.) офицеры приказывали наступать с примкнутыми к ружью штыками, пруссаки отступали в величайшем беспорядке; но поскольку это делалось не согласованно, успех также не соответствовал желаемому.

Если бы король не приказал сжечь мосты через реку[1602] за нами, [его] победа, скорее всего, была бы полной. Все устремилось туда, но когда они не смогли никоим образом перебраться через реку, то остановились там, в ожидании своей участи до ночи. Тем временем генерал-майор Демику наказал их как следует и вернул в строй.

Потеряно больше орудий, чем те, о которых я упоминал ранее. И несомненно вдвое против того, сколько они (русские. — Д. С.) захватили у пруссаков, а именно 27 штук. Среди которых (т. е. захваченных у русских. — Д. С.) 16 или 17 12-фунтовых [нрзб] и 16 или 17 секретных орудий также потеряны. Здесь (в российской армии. — Д. С.) ничего слышать об этом не хотят, но вне всякого сомнения это верно.

Г-на графа & генерала прошу не попенять мне, что это письмо отправляется с таким опозданием после баталии, но поскольку я хотел послать вам в то же время подробный список наших потерь, который я не мог получить ранее, надеюсь, Вы соблаговолите меня извинить. Имею честь и проч.[1603]

Ф. Армфельт.

N 1287, Bl. 122–122RS

Русский перевод сделан с копии (перевод на франц. язык) с оригинала на шведском языке (N 1287, Bl. 128–131), в том же деле имеется переработанный перевод на немецкий язык для публикации в прессе (Bl. 132–132RS). Приложен также список пленных русских генералов и офицеров (Bl. 133–134).

Комментарий: Шведский корпус вторгся в Померанию в ходе так называемой Померанской войны Швеции и Пруссии, составляющей часть Семилетней[1604]. Главной целью шведов было возвращение их владений в Шведской Померании, утраченных в ходе Северной войны по Стокгольмскому миру 1720 г. Шведский 20-тысячный корпус вторгся в Прусскую Померанию в сентябре 1757 г., но был блокирован пруссаками на побережье. Благодаря наступлению российской армии в ходе кампании 1758 г. блокада была снята, летом 1758 г. шведский корпус продвинулся до района Анклама примерно в 100 км от российских войск, но до соприкосновения с РИА дело так и не дошло. После Цорндорфа шведский корпус двинулся к Берлину, но c отступлением австрийцев из Саксонии и уходом русских на винтер-квартиры шведы вынуждены были снова отступить к побережью Балтики.

Где был сам Армфельт во время баталии, он умалчивает. В письме брату сообщается только, что вместе с другими разграблен его экипаж с 100 дукатами, а слуга в плену в Кюстрине[1605]. Что касается самой реляции, ее опубликование возмутило Фермора до глубины души, тем более что еще недавно, в русско-шведской войне 1741–1743 гг., они с капитаном были по разные стороны баррикад. У Армфельта, вероятно, был свой источник информации в канцелярии Фермора, поскольку ранее, 11.09.1758 г. он передавал Гамильтону численность российской армии согласно реляции, отправленной в Петербург[1606]. В таком случае это должно было еще больше уязвить Фермора. Недаром он жалуется М. И. Воронцову: «я не ведал, как более от них (волонтеров. — Д. С.) уклониться и секретные дела сохранить». В результате от «сего злого человека» российская армия была избавлена[1607].

При всем том, однако, оценка шведа вполне объективна. Как мы видим, имеют основания и его оправдания перед Фермором в манипулировании текста берлинскими газетчиками. Любопытен отзыв о боевых качествах не вышколенной, зато отчаянной русской кавалерии, поскольку ее роль при Цорндорфе в тени великого Зейдлица обычно отходит на второй план. А также пассаж об эффекте русской штыковой атаки в сравнении с низкой результативностью ружейной стрельбы, предваряющий знаменитую максиму А. В. Суворова про «дуру и молодца».