Книга Любовь в ритме танго - Альмудена Грандес

— Конечно, это так, Хайме. В колледже тебе расскажут, что это сделал Франсиско Писарро, но многие Алькантара приехали вместе с ним. Мы завоевали Америку… — я кивнула в сторону портрета и посмотрела на сына: он успокоился.

* * *

Моя большая деревянная чашка была наполнена прозрачными лепестками, довольно невзрачными на вид. Я взяла один кончиками пальцев, посмотрела на него, попробовала на вкус, а потом Хайме пояснил мне, что это.

— Испанский клевер, — сказал он. — Дедушка сказал однажды, чтобы я не брал его в рот, потому что это едят только лошади, но тетя Рейна говорит, что он очень вкусный. А мне не нравится.

Тут она вошла в кухню. На шестом месяце беременности Рейна была так же необъятна, как в прошлый раз, но этим сходство исчерпывалось. Я внимательно посмотрела на нее и решила, что передо мной невероятно скучная женщина. Крашенные каштановые волосы с несколькими белыми прядями, кончики загнуты внутрь; невообразимо густые брови; на лице заметны следы тонального крема; короткие ногти, покрытые перламутровым лаком, чулки непонятного желтоватого оттенка и коричневые мокасины — ей можно было дать на три или четыре года больше, чем мне, но именно в этом, думала я, состоит цена, которую она заплатила за счастье.

— Малена! — Рейна подошла ко мне и поцеловала.

Я не смогла ничего ей ответить, мне только захотелось покрепче прижать к себе сына, который вцепился в мою руку.

— Ты привела Хайме? — спросила Рейна.

— Нет. Я пришла поговорить с тобой и Сантьяго.

— Да? — она казалась удивленной. — Мы пригласили маму на обед и еще нескольких соседей, у нас сегодня барбекю.

— Барбекю? — переспросила я. — Но сегодня очень холодно!

— Вчера была хорошая погода, мы думали, что и сегодня будет так же, мы не предвидели, что… Может быть, поговорим в другой раз?

— Нет, другого раза не будет.

Я отправила Хайме в сад и прошла вслед за Рейной в гостиную. Она пошла искать Сантьяго и вернулась вместе с ним.

— Разговор будет коротким, — сказала я, — я не отниму у вас много времени. Я забираю Хайме к себе, потому что жить здесь с вами он не хочет. Я не почувствую никакого неудобства, а мне он сказал, что хочет переехать. Надеюсь, вы не будете препятствовать, — я посмотрела на моего бывшего мужа и не заметила ничего необычного, но Рейна, казалось, была удивлена, поэтому я стала обращаться непосредственно к ней. — Это будет справедливо. В конце концов, когда мы с Сантьяго расстались, мы втроем были согласны с тем, чтобы он жил со мной. Вот и все.

— Но я не понимаю! — запротестовала Рейна. — Что ты ему сказала, чтобы?..

— Ничего, — перебила я сестру, сознавая, что начинаю злиться. — Абсолютно ничего. Он сам все решил, я хочу, чтобы вы тоже ничего ему не говорили, потому что он уже все решил.

Это был тот момент, который моя сестра выбрала, чтобы подложить мне свинью в первый раз за всю жизнь.

— Если судья вынесет решение, что ты тот человек, который способен воспитывать ребенка…

— Хватит, Рейна! — Сантьяго покраснел от бешенства и так разозлился, что начал кричать. Я улыбнулась про себя, хотя в этой выходке не было ничего смешного, поняв, что когда он жил со мной, просто скрывал свой характер. — Замолчи, пожалуйста!

— Я только сказала… — попыталась защититься Рейна.

— В любом случае, — перебил Сантьяго, — это отвратительный комментарий.

— В этом я уверена, — добавила я.

Сантьяго сделал небольшую, но очень грозную паузу, пока мы трое обменивались взглядами. Моя сестра молчала, а едва она произнесла первое слово, я сделала вывод, что она решила изменить свою тактику.

— В любом случае, Малена, это не так просто, ты понимаешь? — Моя сестра-наседка теперь смотрела на меня с выражением, подходящим своему прозвищу. — Забирать ребенка из колледжа за три месяца до окончания учебного года…

— Никто не говорил о том, чтобы забирать его с колледжа.

— Нет, конечно, если ты сможешь отводить его туда утром и забирать вечером…

— В этом нет необходимости, Рейна. Есть автобус, который идет до Сан-Франсиско эль Гранде.

— Конечно, конечно, это очень близко, но я не знаю… Пусть детский психолог решает…

— Это меня не интересует, — оборвала я ее в третий раз, рассудив, что нет необходимости это делать.

— Тебя должно интересовать, что думает детский психолог.

В этот момент Сантьяго вспомнил, что у него много дел.

— Мы можете продолжить без меня, — пробормотал он.

— Конечно, — продолжила я, — Хайме останется со мной, и если есть вещь, которая выводит меня из себя в этом мире, так это мирские священники — эти доморощенные психологи, вульгарные люди, у них нет ни знаний, ни опыта, одна латынь. Но это вопрос вкуса, не думай, ничего личного.

— Ты можешь говорить, что хочешь, — сказала Рейна со страданием в голосе, — но психолог говорит, что Хайме — неуравновешенный ребенок.

— Конечно, — неожиданно согласилась я, — и была права. Почему бы и нет?

Моя сестра сложила руки в бессильном жесте, прежде чем подняться и пойти, не глядя на меня.

— Пойдем со мной, — сказала она. — В любом случае я думаю, тебе стоит посмотреть отчеты…

* * *

Он лежал в первом ящике письменного стола Рейны — та самая тетрадь, очень старая, корешок искривленный, отделенный от внутренних листов, безобразно износившаяся в уголках, детский дневник в обложке из зеленой ткани, как тирольская курточка, с крошечным кармашком.

— Видишь, это там… — Рейна продолжала говорить, но я не слушала, пока она не ткнула пальцем в другую сторону.

— Ладно, я хочу попросить у тебя прощения за то, что наговорила раньше, про судью, но я действительно думаю, что ребенку будет лучше здесь, с нами.

Я протянула руку и дотронулась до дневника, сестра даже не успела отреагировать. Я вытащила его из ящика и стала искать в нем, чисто по наитию то, что писала в счастливые дни. Я начала читать, и мои губы сами сложились в улыбку, широкую и счастливую, сердце забилось быстро-быстро, все тело покрылось мурашками от этой радостной встречи. Я закрыла глаза и почти почувствовала запах Фернандо. Когда я снова открыла глаза, то столкнулась с первой отметкой, сделанной красной ручкой, всего несколько слов, которые писала не я.

— Кроме того, ты всегда говорила, что тебе не нравятся дети, а мне они нравятся, я не знаю…

Там было много предложений, написанных красной ручкой, — саркастические замечания поверх моих собственных записей, пометки, которые врезались в текст, вопросительные и восклицательные знаки на полях, тщательно прописанные насмешки и так далее, и так далее.

— Что ты читаешь? — спросила Рейна. — Что это?

Я повернулась к ней спиной, продолжая читать, а потом пронзительная боль ударила меня в грудь, и, чтобы скрыть это, я сделала шаг вперед, но продолжала читать и продолжала умирать. Каждый следующий удар сердца убивал меня, но я воспринимала каждый удар как приветствие, каждое щелканье зубами как поцелуй, каждую рану как триумф. Я продолжала читать, во рту появился горький привкус, язык онемел. Я могла бы поклясться, что не плакала, хотя кожа горела, но я продолжала читать.